-  Бедняжка Дина, - проронил, глядя на меня, Турнус, когда с меня сняли веревки. - Никудышная ты скотинка. - И, ухмыльнувшись, пошел прочь.

    Я с яростью вонзила мотыгу в землю. Конечно, скотина я никудышная! И не моя вина, что я не рабочая скотина, как многие деревенские девахи. Марла, Чанда, Донна, Бусинка - все они на моем месте оказались бы ничуть не лучше! Да и Лена или Этта не намного меня бы превзошли! Посмотрела бы я, как Марла тащит плуг! Ничего бы у нее не вышло! Я с яростью вонзила в землю мотыгу. Я здорова, жизнь во мне так и кипит, но я не сильная, не могучая. Ну что я могу сделать! Я маленькая, хрупкая, слабая. В этом нет моей вины. Может, я и красивая, но что проку в красоте, когда за твоей спиной плуг и хозяин поднял плетку? Турнус разочарован моей слабостью.

    С бешенством ковыряла я землю мотыгой. Мне даже воду в поле тяжело таскать - моим ли плечам сражаться с огромным деревянным коромыслом и подвешенными к нему ведрами? Случалось, я падала, и вода проливалась. К тому же я медлительна. Иногда подруги-рабыни брали на себя то, что тяжелее из моей работы, а я делала за них что попроще. Но меня это удручало - им же тоже трудно. Хотелось делать свою работу самой. Просто я слаба - потому и не гожусь в крестьянские рабыни.

    Временами, работая в поле, я вскипала от ненависти. Кли-тус Вителлиус! Вот кто бросил меня здесь, в деревне! Покорил, заставил полюбить себя всем сердцем, каждой клеточкой тела, а потом шутки ради подарил крестьянину. Знал ведь, что я за девушка - тонкая, чувствительная, хрупкая, красивая землянка, и все же, забавляясь, обрек на тяжкое, горькое деревенское рабство, подарил Турнусу. Я обрушила мотыгу на сул. Ненавижу! Ненавижу Клитуса Вителлиуса!

    Снова*я взглянула на дорогу. Тележка бродячего торговца Тупа Шварешечника теперь едва виднелась на пыльном проселке: Он брел к тракту - широкой, мощенной булыжником дороге, ведущей в Ар.

    Хотя сестры-рабыни были ко мне добры, кроме них, в деревне на меня почти никто не обращал внимания.

    Слабая, хрупкая, для крестьянской работы я не гожусь.

    Ненавижу крестьян! Ну и идиоты! Не могли найти лучшего применения красавице рабыне, как запрячь ее в плуг!

    -  Деревня не для тебя, Дина, - сказал мне как-то Турнус. - Ты городская рабыня. Твое место у ног мужчины, в его покоях, в цепях и ошейнике. Тебе бы ластиться к нему и довольно мурлыкать, как самка слина.

    -  Возможно, - ответила я.

    -  Я ластилась бы и мурлыкала у ног Турнуса, - призналась могучая Ремешок. Мы расхохотались. Но она не шутила. Странно: такая крепкая, мощная - и жаждет мужского владычества. Да нет, ведь и она тоже женщина!

    На тяжелую работу сил у меня не хватало, и поэтому Турнус часто брал меня с собой к слинам - помогать ухаживать за животными. Кое-кого из них я уже знала. Но в общем-то их боялась, и они, чувствуя это, питали ко мне какую-то необычную для этих животных злобу.

    -  Ты что, совсем ни на что не годна? - набросился как-то на меня Турнус на площадке для дрессировки слинов. Я опасливо отступила подальше. Под палящим солнцем песок раскалился. Дождя не было уже несколько дней. Са-тарне грозила засуха.

    -  Ни на что не годна! - Турнус раздраженно тряхнул меня за плечи.

    Я вздрогнула под его руками.

    -  Что такое? - спросил он.

    Я стыдливо отвела глаза:

    -  Прости меня, хозяин. Но уже столько дней меня не касался мужчина. А я - рабыня.

    -  А, - понимающе протянул он.

    Я подняла глаза.