-  Позволь мне быть твоей рабыней, - проговорила она.

    -  Я предлагаю тебе быть моей подругой!

    -  Я прошу рабства.

    -  Почему? - все не мог взять в толк Турнус.

    -  Мне уже доводилось быть с тобой, Турнус. В твоих руках я могу быть лишь рабыней.

    -  Не понимаю.

    -  Я обесчестила бы тебя. В твоих руках я могу быть только рабыней.

    -  Ясно, - сказал глава касты в Табучьем Броде.

    -  Любовь, что питаю я к тебе, - говорила она, - это не любовь подруги. Это безнадежная рабская любовь, настолько сильная и глубокая, что испытывающая ее женщина может быть лишь рабыней мужчины.

    -  Подай мне пагу, - протягивая ей кубок, сказал Турнус.

    Взяв кубок, она встала на колени, опустила голову и подала ему кубок. Свободная женщина, она прислуживала, как рабыня. Крестьяне едва переводили дух от изумления. Свободные женщины возмущенно заголосили. Турнус отставил кубок.

    -  Вели принести веревку, надень на меня ошейник, Турнус, - попросила она. - Я твоя.

    -  Принесите веревку, - бросил Турнус.

    Принесли веревку.

    Держа веревку в руках, Турнус смотрел на девушку.

    -  Надень на меня ошейник, - повторила она.

    -  Если я надену на тебя ошейник, - сказал он, - ты снова станешь рабыней.

    -  Надень на меня ошейник, хозяин.

    Дважды обмотав вокруг ее шеи веревку, Турнус завязал ее узлом.

    Ремешок, его рабыня, преклонила перед ним колени. Он схватил ее, могучими руками прижал к себе, насилуя девичьи губы властным поцелуем, словно сладострастие и радость обладания удесятерили его силы. Она, теряя власть над собой, вскрикнула, сжимая его в объятиях. Голова ее откинулась, губы приоткрылись. Он начал зубами сдирать с нее тунику.

    -  Унеси меня от света, хозяин, - попросила она.

    -  Но ведь ты рабыня, - рассмеялся он и, сорвав с нее одежду, швырнул ее наземь меж праздничных костров. Она вскинула глаза - покорно-страстные глаза снедаемой вожделением рабыни.

    -  Как угодно хозяину! - И опрокинулась навзничь. Волосы разметались по земле. Он бросился к ней, и они слились в бесконечно долгом объятии, а вокруг пылали праздничные костры. В ночи разнесся ее крик, слышный, наверно, далеко за частоколом.

    А когда Турнус вернулся на свое место, она, рабыня, примостилась у его ног, время от времени осмеливаясь коснуться кончиками пальцев его бедра или колена.

    Праздник затянулся.

    Свежело. Силуэты лун заволокло влажной пеленой. В небе, гонимые ветром, вздымались громады облаков.

    Избитая, измученная, я, должно быть, заснула у дыбы.

    Разбудил меня звук защелкнутых на запястьях наручников. Я открыла глаза. До рассвета еще далеко. Передо мной стоял Туп Поварешечник. Мои руки плотно схвачены стальными кольцами.

    -  Вставай, птенчик, - сказал мне Туп. Я с трудом поднялась на ноги. Руки скованы спереди - и на дюйм не развести. - Теперь ты моя!

    -  Хозяин? - проронила я.

    -  Да, - повторил он, - моя.

    -  Да, хозяин.

    Странно… Так просто: раз - и перешла из одних рук в

    другие.