Помедлил. Похоже, повернулся, снова идет ко мне.

    -  Я буду молчать, хозяин! - зашептала я. - Буду молчать, хозяин! Пожалуйста, хозяин!

    Защелкнул дверцу и ушел. Люк захлопнулся. Снова тьма. В борта корабля бьют волны. Прошло несколько минут. Слышно было, как между сетчатыми перегородками на дощатом настиле завозился урт - тот же самый или другой? Проклятые вши! Я стиснула зубы. Только бы не закричать! Насколько могла, я подтянула к себе скованные цепями руки и ноги. Ни звука!

    Дверцу клетки за моей головой откинули и подцепили на крюк. Я повернула голову.

    -  Хозяин…

    Но больше ни слова произнести не удалось: между зубами ткнули острый наконечник бурдюка. Надо пить.

    Но вот бурдюк убрали. Снова я попыталась заговорить.

    -  Хозяин!

    Но теперь грубая рука сунула мне в рот горбушку хлеба из са-тарны, пропихнула поглубже.

    Затем он перешел к следующей клетке и к следующей - таким же образом кормил и поил их обитательниц.

    Но ничего, еще вернется, даст еще воды, ложку соли и кусочек горького тоспита. Кусок за куском, стараясь не подавиться, глотала я набитые в рот хлебные корки.

    И вот он снова стоит у меня в головах. Взглянуть на человека, чьей волей я прикована цепями в клетке, мне не удавалось почти никогда.

    Снова в рот ткнулся наконечник бурдюка. Глотнув воды, я торопливо прошептала:

    -  Пожалуйста, хозяин, можно рабыне говорить?

    -  Да, - ответил он.

    -  Выпусти меня из этой клетки! - взмолилась я. - Отправь на палубу. Что угодно буду делать!

    -  Ты рабыня, - отрезал он. - В любом случае будешь делать что угодно.

    -  Да, хозяин, - простонала я. Что правда, то правда. Мне ли с ним торговаться? Все, что может дать рабыня, хозяин получит от нее, стоит проронить лишь словечко, бросить лишь взгляд.

    -  Открой рот!

    -  Выбери меня следующей на забаву матросам! - попросила я.

    -  Нет, меня! - вступила моя соседка.

    -  Я - рабыня для любовных утех.

    -  Я тоже, хозяин, - не отставала соседка слева.

    Губ коснулась ложка. Я открыла рот. Соль.

    -  Каждую из вас, - сказал он, - по очереди выведут на палубу на пол-ана.

    -  Спасибо, хозяин!

    Он сунул мне в рот кусочек тоспита. Дверца захлопнулась. Я впилась зубами в тоспит. Горький, но сочный. С каким наслаждением впитывала я каждую каплю! Смаковала, растягивала подольше. Вот уже и кормежка закончена, и люк закрылся, снова трюм погрузился во тьму, а я все высасывала по капельке горький сок.

    Откинув голову, я упивалась свежестью ветра и лучами солнца. Как живителен воздух Тассы, как невероятно ярки небеса!

    Этим утром, привязав за лодыжки, меня выпустили из клетки, дали ведро и тряпку и отправили мыть пол под помостами. Четыре раза накатывала рвота, я теряла сознание, но каждый раз за веревку меня вытягивали из-под помоста, приводили в чувство и заставляли снова взяться за работу. Дважды отведала я плетки. Потом вместе с еще четырьмя девушками мы ведрами вычерпывали скопившуюся под съемной деревянной решеткой трюмную воду.

    А уж потом нам позволили подняться на палубу, вытряхнуть мусор и вылить воду. После этого мы вымылись, как могли, морской водой и щетками.