Но эти веревки!

    -  Развяжи меня, Этта, - снова и снова просила я. А она все улыбалась и качала головой.

    Извиваясь, пыталась я выпутаться. Теперь я знаю, почему меня связали. Чтобы не вздумала прокрасться к мужчинам.

    Их сон тревожить нельзя.

    Не пускают проклятые веревки! Я вскрикнула от злости и отчаяния. Этта знаком велела мне молчать, чтоб не будила мужчин.

    Взяв за плечи, она легонько толкнула меня на спину. Тонкая попона сбилась на бедра.

    Прежде чем улечься на землю, я взглянула на нее и сказала:

    -  Ла кейджера.

    -  Ту кейджера, - кивнув, отвечала Этта. - Ла кейджера, - добавила она, указывая на себя. И потом, улыбнувшись, снова: - Ту кейджера.

    Она уложила меня на правый бок, укрыла попоной.

    В лунном свете блеснул стальной ошейник. Я завидовала. И я хочу такой. На нем - надпись. Имя хозяина. Я тоже хотела носить ошейник с именем хозяина.

    Этта поцеловала меня, поднялась на ноги и ушла.

    Я лежала на земле, нагая, связанная, укрытая попоной. Перевернулась на спину. Пошевелилась, пытаясь примоститься поудобнее. Особенно ерзать не стоит - попона упадет. Как я ее потом натяну? Надо мной - ночное небо. Звезды. Три луны. Вон там - скала. Наверху - дозорный. Стараясь не сбросить попону, я перекатилась на правый бок. Вот она, рядом, колючая изгородь. Чуть подвинувшись, я увидела завернувшихся в меха спящих мужчин, поодаль - шатры.

    Снова глянула в небо. Как странно - три луны! Плывут в вышине, сверкающие, прекрасные.

    Джуди Торнтон - или та, что была ею прежде, в том далеком, таком ненастоящем мире, - запрокинув голову, смотрела на три луны.

    Прелестная рабыня, облаченная в та-тиру, - та, что глянула на меня сегодня из зеркала, разве это Джуди Торнтон? Да ничего подобного.

    Та девушка упивалась своей неволей.

    И я заснула под открытым небом в лагере дикарей. Звезды дрожали над головой. В темных небесах мерцали три луны. Заснула, едва прикрытая попоной, голая, связанная по рукам и ногам рабыня с клеймом на теле.

    И вовсе не чувствовала себя несчастной.

    И засыпая, прошептала: «Ла кейджера». Я - рабыня.

    Глава 5. НАБЕГ

    -  Твой долг? - спросил хозяин.

    -  Абсолютное повиновение, - ответила я по-гориански.

    Он поднес к моим губам плетку. Я поцеловала ее и повторила:

    -  Абсолютное повиновение.

    Этта, стоя позади, заколола на моих волосах первое из пяти покрывал - из белоснежного шелка, легкое, мерцающее, почти прозрачное. Потом одно за другим надела покрывало свободной женщины, покрывало гордости, домашнее и уличное. Каждое следующее - плотнее предыдущего, не такое прозрачное. Уличное, которое носят на людях, оказалось самым громоздким, довольно тяжелым и совершенно непрозрачным. Сквозь него не разглядеть даже очертаний носа и щек. Домашнее покрывало надевают, когда в доме присутствуют посторонние, когда принимают гостей. Горианские женщины носят покрывала в самых разных сочетаниях - в зависимости от собственного вкуса и общественного положения. У простолюдинок нередко на все случаи жизни всего одно покрывало.