|
Затем содержимое мешка тщательно перемешать. Эта процедура занимала у космонавтов около часа. Вонь, бывало, стояла невыносимая. Ну а как иначе? Попробуйте представить себе трех человек, которые по очереди справляют нужду в «хонде-сивик» с наглухо закрытыми окнами… Но хуже всего, если у кого-то из членов экипажа случался энкопрез , а необходимая меди-цинская помощь запаздывала. Тогда космонавты собирали по всей кабине плавающие в воздухе разнокалиберные шарики, в которые превратились испражнения их коллеги. При этом, разуме-ется, воняло страшно – так, что приходилось дышать кислородом из аварийного баллона. В об-щем, читал я все это и думал: «Как здорово, что на Луну я так и не собрался». Под чистым полем Давно, когда я еще учился в университете, у западного выхода из станции «Синдзюку» не было ничего. Только не подумайте, что «ничего» в данном случае имеет какой-то особый смысл – скажем, «ничего достойного описания» или «ничего ценного». Там действительно ничего не было. Было только огромное пустое пространство, на котором теперь выросли небоскребы, офисные здания, гостиницы и башни токийского муниципалитета. Может, так оно и лучше, не знаю… ну, хочется думать, что лучше, правда? Многие люди там теперь работают, делают покупки. Но что касается лично меня, Харуки Мураками, то я как-то не чувствую, не нахожу тут особого улучшения. Мне кажется, что пустырь был не так уж и плох. А если называть вещи своими именами, так даже и очень хорош. Поскольку пустырь, невзирая на свою тогдашнюю пустоту, присутствовал в планах город-ской застройки, то уже в те времена под ним был построен подземный переход. Когда мне и мо-им сотоварищам по развлечениям было лень поздней ночью возвращаться из Синдзюку в общаги и съемные квартиры, мы – при условии, конечно, что сезон был подходящий, – зачастую тусовались прямо там, внизу под пустырем. Тогда в Японии еще не было такого количества бездомных, как сейчас, и мы, пара-тройка молодых лоботрясов, спокойно дожидались утра в туннеле. Это нас объединяло. К тому же там было чисто и безопасно. Однажды один мой приятель, который мечтал стать фотографом, сделал мой фотопортрет. Черно-белый. На портрете мне 19 лет. У меня длинные волосы, я сижу, прислонясь к стене, на бетонной поверхности и курю сигарету. На мне неглаженая футболка с рукавом до локтей. Вид у меня очень угрюмый, типа: «Да мне ваще все пофигу, отвалите». Время съемки – три часа ночи, лето, если не ошибаюсь, 1968 года. Приятелю эта фотография очень понравилась. Он ее увеличил и подарил мне на память. Я раньше уже писал, что фотографироваться очень не люблю. Но, честно говоря, этот снимок мне и самому нравится. Во-первых, мне кажется, что он дает мне возможность взглянуть на собст-венное «я» со стороны, увидеть и понять себя. Во-вторых, сквозь зернистость фотографии явст-венно проступает дух времени. Я довольно долго хранил у себя эту реликвию, но в конце концов она куда-то затерялась в бесконечной череде переездов. Я прекрасно помню ту ночь, когда был сделан этот снимок. Рядом с нами понуро сидел на корточках тощий парень. Мы с ним разговорились. Он оказался учеником старшей школы «Та-тикава», в этом году заканчивал последний класс. «Не хочу домой возвращаться, – тихо сказал он, – Моя подружка залетела, да только не от меня». Не думаю, что его можно было как-то уте-шить, но помню, что мы с приятелем попытались это сделать. Вышло довольно неуклюже. Ин-тересно, что с ним и его подружкой сейчас стало? Когда выхожу на Синдзюку через западный выход, я всегда думаю: «Раньше здесь было только огромное пустое пространство». Вряд ли эта мысль что-то изменит, но все же… Сказка о маленьком рогалике Люди, которые ежедневно пользуются компьютером, не хуже меня знают, что на загрузку ему требуется время, иногда довольно значительное. |
