.. А сама занесу вас вот в этот список. Еще не умерших.
Он молчал.
- А? Решайте!
- Людмила Афанасьевна, -примирительно выдвинул Костоглотов. - Ну, если нужно какое-то разумное количество сеансов - пять, десять...
- Не пять и не десять! Ни одного! Или - столько, сколько нужно! Например, с сегодняшнего дня - по два сеанса, а не по одному. И все виды
лечения, какие понадобятся! И курить бросите! И еще обязательное условие: переносить лечение не только с верой, но и с радостью! С радостью! Вот
только тогда вы вылечитесь!
Он опустил голову. Отчасти-то сегодня он торговался с запросом. Он опасался, как бы ему не предложили операцию - но вот и не предлагали. А
облучиться еще можно, ничего. В запасе у Костоглотова было секретное лекарство - иссык-кульский корень, и он рассчитывал уехать к себе в глушь
не просто, а полечиться корнем. Имея корень, он вообще-то приезжал в этот раковый диспансер только для пробы.
А доктор Донцова, видя, что победила, сказала великодушно:
- Хорошо, глюкозы давать вам не буду. Вместо нее - другой укол, внутримышечный.
Костоглотов улыбнулся:
- Ну, это я вам уступаю.
- И пожалуйста: ускорьте пересылку омского письма. Он шел от нее и думал, что идет между двумя вечностями. С одной стороны - список
обреченных умереть. С другой стороны вечная ссылка. Вечная, как звезды. Как галактики.
7
А вот начни б он допытываться, что это за укол, какая цель его и нужен ли он действительно и оправдан ли морально; если б Людмиле
Афанасьевне пришлось объяснять Костоглотову смысл и возможные последствия этого нового лечения, - очень может быть, что он бы и окончательно
взбунтовался.
Но именно тут, исчерпав свои блестящие доводы, он сдал.
А она нарочно схитрила, сказала, как о пустяке, потому что устала уже от этих объяснений, а знала твердо, что именно теперь, когда
проверено было на больном воздействие рентгена в чистом виде, пришла пора нанести опухоли еще новый удар, очень рекомендуемый для данного вида
рака современными руководствами. Прозревая нерядовую удачу в лечении Костоглотова, она не могла послабить его упрямству и не обрушить на него
всех средств, в которые верила. Правда, не было стекол с первичным препаратом, но вся интуиция ее, наблюдательность и память подсказывали, что
опухоль - та самая, именно та, не тератома и не саркома.
По этому самому типу опухолей с этим именно движением метастазов, доктор Донцова писала кандидатскую диссертацию. То есть, не то чтобы
писала постоянно, а когда-то начинала, бросала, опять писала, и друзья убеждали, что все отлично получится, но, заставленная и задавленная
обстоятельствами, она уже не предвидела когда-нибудь ее защитить. Не потому, что у нее не хватало опыта или материала, но слишком много было
того и другого, и повседневно они звали ее то к экрану, то в лабораторию, то к койке, а заниматься подбором и описанием рентгеноснимков, и
формулировками, и систематизацией, да еще сдачей кандидатского минимума - не было сил человеческих. Можно было получить научный отпуск на
полгода, - но никогда не было в клинике таких благополучных больных и того первого дня, с которого можно было прекратить консультации трех
молодых ординаторов и уйти на полгода.
Людмила Афанасьевна слышала, будто бы Лев Толстой сказал про своего брата: он имел все способности писателя, но не имел недостатков,
делающих писателем. |