|
Ломал мой друг голову, ломал и нашел такой выход: покупает здоровенный батон колбасы и с улыбкой приносит хозяйке. Та принимает, «сенкью», разумеется, и прячет в свой громадный холодильник. На следующий день завтрак такой же скудный, обед… Приятель опять в магазин – кусок окорока. Повторяется – «сенкью», холодильник. И опять почти голодовка. Главное, люди не жадные. Обеспеченные. Напитки всякие, соки – пожалуйста, сколько угодно… Худеет мой товарищ. Но… назвался груздем… Тогда он потихоньку стал по ночам грызть шоколад. Ночь грызет, другую. Но шоколад – не мясо. На третью ночь ему уже не до сладкого… Короче, еле дождался конца командировки. И дал себе слово – останавливаться только в гостиницах…
Я уже не слышал, как устроился Михаил Иванович. Меня одолел сон. …Кто-то кричал. В комнате горел яркий свет. Я не сразу сообразил, где нахожусь и что происходит. – Потаскуха! Шалава! Значит, муж на дежурстве, а ты тут с кобелями… Я огляделся. Возле кровати стоял разъяренный мужчина в кожаной куртке. Молния расстегнута до середины. Шарф выбился наружу. Он рванулся вперед. Клоков, успевший надеть рубашку и брюки, схватил его за рукав: – Успокойтесь, товарищ… Только тут я с недоумением обнаружил, что рядом со мной лежит… Марина Петровна. В ночной рубашке, волосы растрепанные. – Что за шум, а драки… В комнату ввалился Горелов. С помятым лицом. Галстук сбился набок. Николай Сидорович осекся и остановился на пороге с раскрытым ртом. Его затуманенный взгляд прошелся по мне, Марине Петровне… – Митя, Митя…– пролепетала Марина Петровна, но это только еще больше разъярило ее мужа. Не знаю, чем бы все кончилось, но тут подоспел Ажнов, и мои вчерашние попутчики оттащили разгневанного мужа от кровати. Что это муж Марины Петровны, сомнений не было. У меня пронеслось в голове: чепуха какая-то. Главное, как оказалась рядом со мной хозяйка? Дальше все происходило как в кошмарном сне. Марина Петровна укуталась с головой в одеяло. Я лихорадочно одевался. Потом Митя вырвался из державших его рук и успел пару раз ударить в сердцах по завернутой в одеяло жене. Она взвизгивала. – А еще прокурор, младший советник юстиции, в душу твою мать! – орал на меня Митя.– Людей небось за такое сажаешь в каталажку, а сам похабничаешь… Язык у меня словно отнялся. Помню, хозяин приблизился ко мне, схватил за рукав. – Тут какое-то недоразумение,– сказал я, стараясь быть спокойным, хотя навряд ли это удавалось. – Ничего, я с тобой поговорю иначе, в другом месте,– процедил хозяин дома.– Рук марать не буду, чтобы зацепиться тебе не за что было…– И, ткнув еще раз в одеяло, сказал: – А с тобой, сука, тоже посчитаюсь… Что рты разинули, кобели? Тикайте отсюда! – рявкнул он на остальных. Они направились к двери. – Товарищ Горелов! Михаил Иванович, Александр Федорович! Постойте, давайте разберемся…– пытался я остановить их. – Сматывайте удочки! – гаркнул Митя.– Не то милицию позову. – Марина Петровна…– все еще надеясь как-то прояснить обстановку, обратился я к ней. Но она и носа из-под одеяла не показала. Стукнула входная дверь. Я надел пальто, шапку, взял чемоданчик. – Мы еще посмотрим, не увели ли чего,– мрачно проговорил хозяин дома, глядя на меня. Карманы кожаной куртки бугрились от его кулаков. Он с ненавистью захлопнул за мной дверь. Остервенело щелкнул замок. Я посмотрел на часы. Без четверти семь. Не чувствуя холода, я вышел из подъезда, совершенно обалдевший от только что пережитой сцены. |
