Мы немного замерзли. Хозяйка быстро вскипятила чай. На столе в большой комнате появились консервы, сладости, все та же зорянская антоновка.

– Жаль, не могу предложить чего-нибудь горячего,– сокрушалась Марина Петровна.– Не была дома неделю, холодильник пустой.

– Может быть, махнем в ресторан?– предложил Горелов.

– Я их не люблю,– просто ответила хозяйка.

– И консервы сойдут,– сказал Ажнов.– Тоже еда.

Марина Петровна принесла из кухни внушительный хрустальный графин с темной густой жидкостью и графинчик поменьше, скорее всего с водкой, настоянной на лимоне: в желтоватом напитке плавали цитрусовые корочки.

– Прошу отведать,– сказала хозяйка, указывая на большой сосуд.– Наливочка моего собственного приготовления, из черной смородины.

Горелов пожелал пить ее – ведь сделано самой хозяйкой. Я и Ажнов тоже согласились попробовать. Клоков предпочел водку.

И снова пошли шутки, смех, как будто мы и не выходили из купе. Появилась гитара. Михаил Петрович вполне сносно играл, Марина Петровна неплохо пела.

Все было хорошо, но я заметил, что Николай Сидорович хмелеет. Ажнов тоже.

К десяти часам, когда я намеревался распрощаться с гостеприимной хозяйкой и приятными попутчиками, директор совхоза и Ажнов незаметно уснули прямо за столом. Все попытки их разбудить оказались тщетными. Я попал в неловкое положение. Горелова я знал как сдержанного, трезвого мужчину и не мог понять, что на него нашло. Оставлять его в незнакомом доме было неудобно.

Я думал, что Николай Сидорович, возможно, через часок придет в себя. Но на это оставалось все меньше и меньше надежды.

Часов в одиннадцать Клоков – он держался очень крепко – сказал, когда хозяйка вышла на кухню:

– Что будем делать?

Я только развел руками.

Вернувшись в комнату, Марина Петровна вдруг предложила:

– Что вы переживаете, оставайтесь. Их,– она показала на безмятежно спавших Горелова и Ажнова,– мы устроим здесь, на диване. Вы же отлично расположитесь в спальне. А я – там, в комнате возле кухни.

Клоков задумался. Мне показалось, он ждал моего решения. Я не знал, как поступить. Теперь было уже поздно, и названивать домой зональному прокурору было неудобно. Клокова клонило ко сну. Да и я сам с трудом сдерживался, чтобы не задремать. Бессонная ночь, дорога, вино – пусть даже малая толика – давали о себе знать.

В начале первого я сдался. Ничего не оставалось делать. Я не знал, в какой гостинице забронировано место. Да и ехать куда-нибудь у меня просто не хватило бы сил…

Нам с Клоковым отвели небольшую комнату с широкой кроватью. Для Михаила Ивановича было постелено на кресле-кровати. Сама Марина Петровна пошла в третью комнату. Я слышал, как щелкнула задвижка.

Разделся я быстрее Клокова и с удовольствием растянулся на кровати. И уже сквозь дрему подумал: может быть, все-таки стоило уйти. Хотя бы к дальним родственникам, что жили в Рдянске. Это, правда, против моих правил – останавливаться у кого-либо. Люблю независимость. Вернее, терпеть не могу зависимости.

Почему-то припомнился рассказ одного знакомого инженера, который недавно побывал в командировке в Америке. Тамошний коллега, с кем он имел дело, уговорил остановиться не в гостинице, а в его собственном доме… Действительно, отели там очень дороги. Жил американский инженер хорошо: свой дом, набитый всякими электроштуками, автомобиль, моторная лодка. Но питалась семья очень даже умеренно. И мой приятель страдал. В закусочную бегать – неудобно: американец везде с ним. Ломал мой друг голову, ломал и нашел такой выход: покупает здоровенный батон колбасы и с улыбкой приносит хозяйке.