Он смотрел на Отца темными глазами. В глазах стояла ненависть… В них была такая отрешенная ненависть, что Гвоздарскому за стальной дверью стало не по себе. А Отец продолжал орать… «Они, – кричал Отец, – будут сосать у черножопых. Отрабатывать долг. Ты понял, сука? Они будут сосать у негров!…» И тогда Георгий встал. Видно было, что ему очень трудно, но его вела ненависть. Он встал, и Отец вдруг умолк. И Слепой перестал булькать.
Георгий сделал шаг… другой… «Стой, сука, – заорал Отец. – Стой, застрелю…»
Георгий сделал еще шаг. Он был страшен… Он был один. Избитый. Без оружия… А этих было двое… и с пистолетом. Георгий сделал еще шаг. Он протянул вперед руки, и Отец, вооруженный пистолетом, отшатнулся… «Стой, Гия, – пискнул он, – стой, у меня волына…» Георгий зарычал и бросился вперед. Ударил выстрел.
Обнорский замолчал, вытащил из пачки сигарету. Он заново пережил рассказ бандита Гвоздарского о страшной смерти Георгия Горделадзе. Он помнил слова Гвоздя почти дословно, почти наизусть. Помнил, как двигались монгольские скулы Гвоздя, как неровно, отрывисто ронял обреченный бандит слова. Соболев сидел с напряженным, застывшим лицом. Было очевидно, что и на него рассказ Гвоздарского произвел впечатление. Андрей закурил, сказал:
– Дальше был большой шухер… Гвоздь сразу позвонил в Киев, Зайцу. И Заец примчался уже через полтора часа. Отец к тому времени протрезвел и врал, что другого выхода не было: Гия, мол, озверел и бросился на них с ломом в руках… И ведь действительно, они вложили покойнику в руки лом. Если бы Гвоздь не видел, как было дело, никто бы и не знал. Но Гвоздь вмешиваться не стал, промолчал. Языком трепать – себе дороже… Заец, конечно, был страшно недоволен. Сказал, что Горделадзе был нужен живой. Потом они долго совещались с Отцом наедине. О чем говорили, Гвоздь не знает. Потом – уже в присутствии Гвоздя – решали, что делать с телом. Отец сказал, что тело лучше всего сжечь. А Заец возразил, что тело еще нужно. Отец заныл, что в голове пуля осталась. А пистолет табельный, за ним числится… извлекут пулю – сразу на него, Отца, выйдут. Не отмоешься. Заец на это ответил: «Я тебя стрелять не заставлял. Ты стрелял – ты и решай вопрос с пулей. Хоть штопором ее доставай…» Отец предложил голову отрубить. «Руби», – сказал Заец… «Кто? Я?» – спросил Отец. А Заец разозлился: «Нет, я должен это делать? Наломал дров – так хоть не ной теперь. И вообще, стрелять нужно из ПМ, он голову навылет бьет, а твой ИЖ – говно, пародия на ПМ. У него патрон пониженной мощности. Потому и пуля в голове застряла…» Отец ответил, что и на ИЖ то он еле еле разрешение выбил… В общем, препирались они долго, но в тот день так ни к чему и не пришли. Все вместе уехали, Гвоздарский остался. На следующий день приехал Слепой и отрубил голову. Снял с тела одежду и украшения. Потом запаял тело в полиэтилен. Просил Гвоздя помочь, но тот отказался. Слепой все сделал один… Вот и вся загадка гибели Георгия Горделадзе. Изначально его не планировали убивать. Живой он был бы полезней. Я думаю, что изначально они планировали так: Георгия похищают, держат месяц – полтора – два в плену и все это время с ним работают.
Обработать его не так уж и сложно… А потом, после «побега» из плена, Гия расскажет, что похитителей он не знает, лиц их никогда не видел, но по некоторым обрывкам разговоров (соответствующие «обрывки» придумать легко) понял, что это люди из СБУ. И что по отдельным фразам он понял: они выполняют чей то заказ. Какого то очень очень высокопоставленного лица… И вот представь себе: Гия выползает на свет Божий – голодный, истощенный, избитый, и рассказывает свою историю. |