– Да, Галя, – сказал наконец Обнорский, докурив свою сигарету и встав во весь рост. – Сильно ты выступила, ничего не скажешь. Крыть нечем. Я о тебе действительно заботился не очень. Ты права – времени не хватало. Ну и, наверное, душевной чуткости – врать не буду. Но, правда, и не предавал я тебя.

А вот ты меня… Хотя нет, и ты меня не предавала. Предавать ведь только свои могут, а я, судя по твоим словам, никаким «своим» для тебя не был… Ладно, с этим разобрались. Ну а за каким хреном ты нас в расследование то втянула? Это то как объяснить? Тут то где логика?

Галина усмехнулась и швырнула свой окурок прямо в зеленоватую воду джакузи:

– Твоя ошибка, Андрей, что ты везде логику ищешь… Я сначала действительно ничего понять не могла… Чувствовала, что случилось что то жуткое… Гийку жалко было. Он ведь мне тоже не чужой был, хотя ему то на меня наплевать было, так же, как и тебе. У него свой сложный мир был – между Аленой и Мирославой. Я туда уже не помещалась. Предполагала я и то, что без этой сучки Затулы во всей этой истории не обошлось. Хотелось, чтобы и она свое получила, тварь эта…

Андрей вдруг поймал себя на вопросе – а не стоит ли он с разинутым ртом, потрогал рукой, нет, вроде закрыт, вроде все нормально.

– Да, – произнес после долгой паузы Обнорский. – Интересный у нас тут винегрет образовался, дорогие товарищи. Все ингредиенты, какие положено. Даже с перебором. Крыть, в общем то, нечем. Ладно, Галя, пойду я. Спасибо за честный разговор. И… знаешь… Вот я что хотел тебе сказать на прощание. Та ночь – в Крыму, когда мы в море… Ну ты помнишь… У меня это все равно останется одним из самых дорогих мне воспоминаний, правда… Ведь, несмотря ни на что, в этой ночи что то волшебное было. И я этого никогда забыть не смогу – да и не хочу я этого забывать. Это я тебе говорю от души… Ну бывай, мать. Не сердись на меня, ежели что не так сказал. Встретишь Эстера – привет ему передавай, мы ж с ним как никак «молочные братики», как я понимаю. Почти родственники. Ты, кстати, все таки поосторожнее с ним, он хоть и заботится о тебе, как ты говоришь, но в размен то пустит не задумываясь, если что… Да, жизнь – она штука очень даже бугристая…

Андрей хмыкнул и пошел к выходу. Он узнал все, что хотел, – и даже больше. Настолько больше, что идти ему было очень тяжело.

– Андрей! – голос Галины буквально толкнул его в спину. В нем слышались боль, тоска и отчаяние. Обнорский запнулся на мгновение, но оборачиваться не стал.

– Прощай, Галя, – сказал он, открывая входную дверь. И потом, уже на лестничной площадке, повторил совсем тихо:

– Прощай, Галя. Бог тебе судья…

***

Обнорский вышел из подъезда. Хлопнула дверь на пружине. Светило солнце, и кружился мелкий, искрящийся снег. Он сделал несколько шагов по тротуару, обернулся и посмотрел на окна… Галина стояла у окна и зажимала рукой ворот халата.

– О'кей? – шепнул он.

– Йес, – ответила она.

Андрей быстро пошел прочь. На Крещатике он тормознул такси.

– Куда? – спросил водитель.

– Домой.

***

Андрей сидел уже в зале аэропорта, когда позвонил полковник Перемежко.

– А вы большой шутник, Андрей Викторович, – сказал Перемежко.

– Не скрою, люблю пошутить, – ответил Обнорский.

Что означают слова Перемежко, он еще не знал, поэтому ответил нейтрально.

– Однако в результате вашей шутки я попал в идиотское положение.

– Да что такое, Василий Василич? – озабоченно спросил Андрей.