– Какого вы мнения о Нике Барбере? – спросил Бэнкс.

– Значит, так его звали, беднягу?

– Да.

– Ну, я, это, не скажу, чтоб я был какого‑то там мнения. Я его и не знал, этого парня.

– Но он был завсегдатаем вашего местного паба.

Сомс рассмеялся:

– Ежели с неделю будешь каждый день заскакивать в «Кросс киз» пропустить пинту, ты еще не станешь, это, завсегдатаем. В наших краях не так, зарубите себе на носу.

– Тем не менее, – упорствовал Бэнкс, – за это время вы могли успеть хотя бы перемолвиться с ним несколькими словами, разве не так?

– Может, и так. Но я‑то с этими, из коттеджей, особо не знаюсь.

– Почему?

– Чего тут непонятного? Эти чертовы лондонцы являются сюда, скупают жилье, цены растут, а сами‑то они что делают? Сидят в своих шикарных квартирах в Кенсингтоне и, это, считают прибыль – вот что они делают.

– Зато в Долины стекаются туристы, мистер Сомс, – объяснил Бэнкс. – Они здесь тратят деньги.

– Ну да. Для всяких лавочников это, может, и хорошо, – не унимался Сомс. – Но нам, фермерам, от этого никакого проку, верно? Все вечно топчутся на нашей земле днем и ночью, губят отличную траву, на ней бы пасти и пасти.

Судя по тому, что доводилось слышать Бэнксу, фермерам вообще ничего никогда не приносило пользы. Он знал, что жизнь у них тяжелая, но он чувствовал при этом, что их бы, возможно, больше уважали, если бы они поменьше ныли и жаловались – если не на законы Евросоюза и не по поводу права ходить по их тропинкам, то по какому‑нибудь другому поводу. Конечно, всего несколько лет назад Долины понесли огромный ущерб из‑за ящура, но при этом пострадали не только фермеры, которым, между прочим, выплатили приличную компенсацию. Удар тогда ощутили на себе и здешние мелкие предприниматели, особенно сдающие внаем «комнату плюс завтрак», а также кафе, чайные, пабы, магазины туристического снаряжения, владельцы мест на рынке. А ведь им‑то никто не платил компенсаций. Бэнксу было известно, что в здешних краях вспышка заболевания довела до самоубийства не одного разоренного предпринимателя. Не то чтобы он не сочувствовал фермерам, просто часто казалось, что они считают себя единственными, у кого есть какие‑то права или реальные основания для жалоб; к тому же они настолько остро сочувствовали себе сами, что сочувствие, поступающее из других источников, уже казалось излишним. Впрочем, Бэнкс знал, что по этой зыбкой почве надо ступать осторожно.

– Я понимаю, что тут есть свои проблемы, – согласился он, – но убийством жителей коттеджей ее не решить.

– По‑вашему, так и вышло?

– Я не знаю, как вышло, – заметил Бэнкс.

Келли вернулась с чаем и, подав его отцу, снова прислонилась к дверному косяку, грызя ноготь.

– Никто в наших краях не стал бы убивать этого парня, вы уж мне поверьте, – заявил Сомс.

– Откуда вы знаете?

– Потому что у нас тут, почитай, все с вами согласятся насчет пришлых. КК гребет денежки на всяких отпускниках, да и почти все наши – тоже. Ну да, мы любим иногда, это, отвести душу, побраниться, такой уж народ у нас в Долинах. У нас есть, это, своя гордость. Но никто не станет убивать мужика, который просто занимается своими делами и от которого, это, никому никакого вреда.

– Такое у вас сложилось впечатление о Нике Барбере?

– Я ж говорю, я его и не видал толком, а когда видал, мне казалось, что он безобидный. Не трепач, не надутый, как многие такие. А мы ведь и надутых не убивали.

– Когда в пятницу вы вернулись домой, чтобы проверить конфорку, вы не заметили чего‑то необычного?

– Нет, – ответил Сомс.