|
Шиблись обратно в другие покои, - срывали со стен многочисленные образа, разбивали киоты, сдирали серебряные ризы с ладами и жемчугом. Доски образов кидали в окна. Атаман остался в спальне. Тяжело ступая, шагнул к кровати. Больная боярыня, закрывшись до подбородка атласным одеялом, сидя на постели, дрожала: - Слушай! Я тебе грозить не стану - скажи добром, где узорочье! Морозова подняла голубые глаза и снова с дрожью зажмурилась: - Отведи глаза, не гляди! - Глаза? Он шагнул еще ближе, почти вплотную, и слышал, как, забившись под одеяло, всхлипывали девицы. Одной рукой приподнял Морозову за подбородок, другой тяжело погладил по мокрым от недуга и страха волосам, но в голове его мелькнуло: "Могу убить?" - Не боярин я... Огнем пытать не стану, - добром прошу... Чуть слышно боярыня сказала: - Подголовник... тут, под подушками... - Ино ладно! Он выдернул тяжелый подголовник, отошел, стукнул, отвернувшись к окну, ящик о носок сапога и, выбрав в карманы драгоценности, пошел, не оглядываясь, но приостановился, слыша за собой голос боярыни: - Не убьют нас? Ответил громко на слабый голос: - Нынь же никого не будет в хоромах! - Не спалят? Сказал голосом, которому невольно верилось: - Спи... не тронут! За дверями спальни Морозова еще раз слышала его: - Гей, голутьба! Вино пить - на двор. Терем вздрогнул - по лестнице покатилось тяжелое. Со двора в окна долетал отдаленный громкий раскат голосов, стучали топоры, потом страшно пронеслось в едином гуле: - Вино-о-о! Под землей, в обширном подземелье, подвешены к сводчатому потолку на цепях сорокаведерные бочки с медами малиновыми, вишневыми, имбирными. Сотни рук поднялись с топорами, били в днища: - Шапки снимай!.. Пьем!.. - А я сапогом хочу. - Хошь портками пей! Долбились, прорубались дыры в доньях, из бочек забили липкие, душистые фонтаны. Пили, дышали тяжело, отплевывались, скороговоркой на радостях матерились. Иные садились на земляной пол. Кто-то, надрываясь, зычно кричал одно и то же, повторяя: - Приторомко! Подай водку-у... - Ставай, пей! - Здынь, я немочен! Липкие фонтаны из сотен бочек продолжали бить. На полу стало мокро, как в болоте; потом хмельное мокро поднялось выше. - Шли за солью - в меду тонем! Мокро было уже по колено. - Бу-ух! Бу-ух! - Энто пошто? - Бочки с водкой лупят! Опять голос хмельной и басистый: - Уторы не троньте-е! Днища бей, дни-и-ища! - Пошто-те днища-а?.. - Днища! Или брюхо намочите, а в глотку не попадет! - Должно, товарыщи, то бондарь, - бочку жаль? - Бе! Хватит водки-и... Черпали водку сапогами, чедыгами и шапками. - Пей, не вались! - У-улю, тону, ро-обяты-ы!. |
