Изменить размер шрифта - +
  И
все то с сундука покрали. А я без грамоты, мужик  простой,  -  едино,  что
платье монастырско... И не мог я к боярину вязаться - оглядеть  дать,  что
там под печатьми, цело ли?.. И ни душой, ни телом, а  по  указу  патриарха
содрали с меня черное, окрутили во вретище,  выдали  боярину,  а  Квашнин,
Иван-то Петрович, озлясь много, что не по ево  нраву  суд  решил,  что  не
можно ему с монастыря усудить тое деньги его и рухледи, говорит:  "Буду  я
на тебе, сколь жив ты, старой черт, воду  возить  с  Яузы,  кормить-де  не
стану, - головой дан, что хочу - творю по тебе!" И возят, матушка, на  мне
замест клячи не воду, а навоз - в заходе ямы, и стольчаки чищу,  и  всякую
черную работу. Пристанешь, - бьют батоги, не кормят, не обувают.  Вишь  на
мне уляди ветхи, так и те из жалости купец гостиные сотни Еремов дал,  что
ряды у Варварских ворот... А  Квашнин-боярин,  не  оправь  его  душу,  как
бывает хмелен, в шумстве, - а бывает с ним такое почесть ежедень, - кличет
меня, велит рядить в скоморошью харю, рогатую, поганую, велит  мне  играть
ему похабные песни да, ползучи, лаять псом, а голосу  мово  не  станет,  -
пинками ребра бьет и хребет ломит чем ни попадя... Боярыня же его, Иванова
Устиния Васильевна, пьяная,  в  домовой  байны,  что  у  них  во  дворе  у
хмельника, раз, два в неделю, а и более, лежит на полке, девки  ее  парят,
да зовет меня тож парить ее, а в байны напотдаванно, аж стены трещат; а  я
и малого банного духу не несу,  с  ног  меня  валит  от  слабости,  сердце
заходитца, и как полоумный я тогда деюсь. "Парь, сволочь! Игумна  парил  -
парь, я повыше буду". И паришь, а она экая, что гора мясная... И тут же, в
байны, все неминучее в бадью чинит и тайные уды именует по-мужичьи. А воду
таскаешь до того, покеда не падешь, а падешь - в байны ли, в  предбаннике,
- она из тое бадьи велит меня окатить и кричит  криком  матерне:  "Вот-те,
голец, благодать духа свята!" А вретище не  велит  скидать,  паришь  ее  в
одежке... И бредешь, не чуя ни ног, ни главы  после  всего  того,  в  угол
какой темной, дрожишь дрожмя, весь зловонной да пакостной, свету божью  не
рад и не чаешь конца аду сему... Хоть ты, светлая княгинюшка, умилостивись
над стариком.
   - Не княгиня - боярыня я, Василий! Но  как  я  вступлюсь!  Сам  знаешь:
противу царя да патриарха сил нет.
   - Ой, матушка княгинюшка! Попроси боярина  Бориса  Ивановича,  -  пущай
Квашнина-боярина уговорит, пошто вымает из меня душу? Пошто гноит  во  мне
лик человечий?
   - Не забуду, Василий. Иди, скажу Борису Ивановичу!
   - Земно и слезно молю, матушка!
   Старик ушел.
   - Ну, девки, зачинай...
   - А вот те скамля, боярыня, ляж-ко, ручки сложи.
   Боярыня легла на скамью, крытую ковром, к правой ее руке девки положили
плеть. Встали кругом скамьи, запели:

   Мой-от нов терем
   Растворен стоит.
   Мой-от старой муж
   Во гробу лежит...
   Мой-от старый муж
   Из гроба встает,
   Из гроба встает,
   Жонку бить почнет...
   Стару мужу я
   Не корилася.
Быстрый переход