Я ужаснулся, волосы дыбом, голос мой замер.

         Тихо с улыбкой, смиряющей душу, сказала Креуза:

         «Тщетной заботе почто предаешься, безумно печалясь?

         О Эней, о сладостный друг, не без воли бессмертных

         Было оно: мне не должно идти за тобой из Пергама;

         То запрещает владыка небес, громодержец Юпитер.

         Долго изгнанником будешь браздить беспредельное море;

         Там в Геснерии, где волны Лидийского Тибра по тучным,

         Людным равнинам обильно-медлительным током лиются,

         Светлое счастье, и царский венец, и невесту царевну

         Ты обретешь. Не томи ж по Креузе утраченной сердца;

         Нет! ни дверей мирмидона, ни пышных чертогов долопа

         Я не увижу; не буду рабынею матери грека,

         Дочь Дардании, вечной Венеры невестка…

         Быть при себе мне судила великая матерь бессмертных.

         Ты же прости; поминай о супруге любовию к сыну».

         Смолкла и тихо со мной, проливающим слезы, рассталась;

         Много хотел я сказать, но она улетела; трикраты

         Я за летящею тению руки простер, и трикраты

         Легкая тень из напрасно объемлющих рук ускользнула,

         Словно как веющий воздух, словно как сон мимолетный.

         Так миновалася ночь; возвращаюсь к товарищам бегства;

         Много толпою притекших из Трои сопутников новых

         Там нахожу, изумленный: матери, мужи, младенцы,

         Жалкий народ беглецов, невозвратно утратив отчизну,

         С бедным остатком сокровищ, теснилися там, приготовясь

         Вместе со мной за морями искать обреченного брега.

         И уже восходил над горой светоносный Люцифер,

         Юного дня благовестник, и все ворота Илиона

         Заперты были врагом… упованье исчезло! судьбине

         Я уступил и Анхиза понес на высокую Иду.