Она кричит и пытается встать со своего места в углу. Напитки чуть не разливаются, когда она задевает ногами стол.

– Мэрилин, не надо. – Я тянусь к ней, но ей это не нравится.

– Вы можете просто оставить меня в покое? Со мной все нормально, но вы смотрите на меня как на какую-то больную птицу в клетке, а у меня все хорошо. Слышите? – Она ударяет себя ладонью по лицу, трет глаза, будто отгоняя какое-то видение. – А даже если не хорошо, это не ваше собачье дело.

Понятия не имею, как ей это удалось, но Мэрилин протиснулась из угла, где она сидела рядом со мной. Теперь она стоит в проходе между нашим столиком и барной стойкой. Пятясь назад, она кричит:

– Я в норме! Слышите вы? Я в норме!

– Да остановите же вы ее! – кричу я парням, которые сопровождали нас от Голливуд-боула в целях безопасности, но они застыли как соляные столпы. Растерянные. Беспомощные. – Встаньте, дайте мне выйти.

Мэрилин не то крутится на месте, не то танцует, не то что-то ищет. Когда я подбегаю к ней, она говорит кое-что очень странное:

– Элла, что мы здесь делаем? Мне не следует здесь быть.

– Простите. Нам надо уйти. Мэрилин, эй. Идем. – Я беру ее за руку и спрашиваю у официанта, как пройти в дамскую комнату.

Там я беру Мэрилин за плечи и разворачиваю к зеркалу.

– Посмотри на себя. Ты не в норме, Мэрилин. Ты напилась и наелась таблеток. Я люблю тебя, но не собираюсь на это смотреть. Тебе нужна помощь. Я не знаю, что происходит между вами и что с тобой делает Артур, но ты должна о себе позаботиться. Артур о тебе заботиться точно не станет. Ты понимаешь? Тебе нужна помощь, солнышко.

Я беру полотенце из стопки рядом с раковиной, смачиваю под краном и прижимаю к шее Мэрилин сзади. Она забирает у меня полотенце и протирает грудь и шею.

Потом Мэрилин ловит мой взгляд в зеркале.

– А что, если мне наплевать, Элла? Об этом ты не думала? Что мне все равно. А если мне все равно, то какое дело тебе?

Я вздыхаю. Моя подруга сходит с ума у меня на глазах, и я ничего не могу поделать. Вдобавок она задала хороший вопрос: если ей наплевать, то какое дело мне?

Моя злость – как осколки стекла в ране. Режет, рассекает, саднит. Я поднимаю руки. Когда дорогой мне человек меня ударяет, я ударяю в ответ:

– Пожалуй, ты права. Мне ни к чему лезть в чужие дела.

Можно было бы написать целую поэму о том, как Мэрилин закатывает глаза. Затем она швыряет влажное полотенце на столешницу.

– Вот именно.

Из-за двери туалета доносится стук, потом голос Монти:

– Лимузин подъехал. Дамы, вы готовы?

Мэрилин плещет водой себе в лицо:

– Готова.

Она проходит мимо меня так грациозно, как только может в ее состоянии. В лимузине мы не обмениваемся ни единым словом. Мэрилин вообще не говорит, а только смотрит в окно.

Когда водитель останавливается у моего дома, я прощаюсь и говорю:

– Безопасного полета.

Парни мне отвечают, но Мэрилин молчит. Слишком глубоко погрузилась в свои мысли. Заплутала в своих невзгодах. Мне больно видеть некогда яркую и жизнерадостную Мэрилин в таком состоянии. И что еще хуже, я не имею ни малейшего представления, как ей помочь, как все исправить, как сделать ее человеком, который сможет не только выживать, но и наслаждаться жизнью.

Следующие пару месяцев мы с Мэрилин не видимся. Но, откровенно говоря, я думаю, это не так уж и плохо.