Теперь ее никто не будет воспринимать всерьез.

– Я не готова, – говорит она надломленным голосом и трет мокрые глаза. На пальцах остаются черные следы от туши.

– Тебя ждут уже несколько часов, – Артур говорит нетерпеливо, раздраженно.

Мэрилин делает вдох и смотрит на свое отражение в зеркале. Ее невозможно узнать.

– Мне нездоровится, – говорит она. На туалетном столике выстроились пустые пузырьки из-под лекарств. Но в одном еще осталось несколько таблеток. Мэрилин открывает пузырек, закидывает таблетки в рот и запивает холодным черным кофе, оставшимся в чашке с утра.

Вместо того чтобы идти на очередной невыносимый прогон, она хочет вернуться в Лос-Анджелес хотя бы на пару дней и повидаться с Эллой. Рассказать ей все, что произошло. Спросить ее совета о том, что делать в этих обстоятельствах. Мэрилин жалеет, что в прошлый раз они поссорились. Элла всего лишь хотела помочь. Но Мэрилин не была готова излить свои печали. И даже не потому, что боялась показать Элле уродливую темную сторону души, а потому, что сама не хотела туда смотреть.

Мэрилин закуривает, пальцы дрожат. Ее не успокаивают ни алкоголь, ни сигареты, ни полдюжины таблеток, которые она только что проглотила. Словно одно только присутствие Артура сводит ее с ума. Ее корежит от его имени. Он больше не любит Мэрилин. Теперь она в этом убедилась. Ходят слухи о его изменах. Он отмахивается от нее, как от провинившегося ребенка.

С ним даже говорил доктор Гринсон, объяснял, как любить ее. Но Артур отбросил совет психиатра так же, как бросает в раздражении свою шляпу. Это плохой знак. Знак того, что теперь он даже не хочет ее любить. Но фильм – самый очевидный знак из всех.

Мэрилин глубоко затягивается, наполняет легкие дымом и размышляет, сможет ли она умереть от кислородного голодания, если надолго задержит дыхание. После смерти боль уйдет. Боль от того, что ее не любят. Используют и истязают. Унижают.

Был ли хоть кто-то, кто ее действительно любил?

Она уверена, что нет.

Мать трижды пыталась ее убить. Даже бабушка покушалась на ее жизнь.

Может, нужно завершить начатое.

– Мэрилин, открывай, черт побери. – Голос Артура скребет по нервам, как ржавые грабли в руках садовника, убирающего осенние листья с газона.

– Я скоро выйду. – Она тушит окурок трясущейся рукой и смотрит на свое отражение.

Раньше она часами сидела перед зеркалом – корчила рожицы, улыбалась, поднимала брови. Оттачивала каждое выражение лица, каждое движение плеч и шеи. Все было идеально отрепетировано.

Теперь из зеркала на нее смотрит незнакомка. Это не Норма Джин. И не Мэрилин. У этой женщины темные круги под глазами и опухшие щеки. Растрепанные, неухоженные волосы.

Когда она успела так себя запустить?

Как давно она в таком состоянии?

Сейчас, глядя на свое отражение, она узнает лишь одного человека: Глэдис.

Снова стук в дверь, но на этот раз потише.

– Мэрилин? – Это голос не Артура, а другой, более спокойный. Кларк Гейбл, ее партнер по съемочной площадке. Она не против, что он пришел к ее двери. Как-то раз он согласился с тем, что некоторые ее реплики и сцены чересчур жестоки.

В детстве она воображала, что Кларк Гейбл – ее отец. У мужчины на фото, ее настоящего отца, который, как утверждала мама, разбился в автокатастрофе, были такие же усы, как у Кларка. Она представляла, как он бросил ее мать со словами: «Честно говоря, моя дорогая, мне наплевать», совсем как Кларк в роли Ретта Батлера сказал Скарлетт О’Харе. Кстати, Вивьен Ли, сыгравшая Скарлетт в «Унесенных ветром», замужем за Лоренсом Оливье. Вечное актерское «все спят со всеми».

Но теперь Мэрилин знает наверняка, что ее отца зовут Чарльз Стэнли Гиффорд. Впрочем, ей все равно. Он всего лишь прислал ей пару открыток, на которых даже не удосужился правильно написать ее имя.