Она надувает губы.

– Мне интересно. И я волнуюсь. Помнишь своего приятеля Хэнка, пианиста? Мы с ним работали над парочкой песен, и он кое-что сказал, не зная, что мы дружим. Что ты, цитирую, «зависаешь с парнем из датской авиакомпании». Молодым, светловолосым, румяным и голубоглазым датчанином из Копенгагена. И что он дурит тебе голову.

Ну разумеется. Подумать только – а ведь Хэнк мне нравился, когда играл в моей группе.

– Он не прав, Мэрилин. Совершенно не прав. Терпеть не могу, когда мужчины порицают мою личную жизнь, будто я не имею права завести любовника. Будто мной никто не заинтересуется. Каждый раз кто-то непременно начинает нести какую-то чушь про то, что меня обманывают. Манипулируют моими эмоциями и моим будущим. Чушь собачья, говорю я. Хэнк брешет.

Кривоватая улыбка на лице Мэрилин сменяется гордостью и уважением. Она закуривает новую сигарету.

– Как тебе это удается? Сохранять независимость и все такое. Лживые сплетни не ранят тебя, как прежде. Ты научилась этому после того, как рассталась с отцом Рэя-младшего, когда мы впервые начали переписываться? Или после Тора?

– Не знаю. Думаю, мне нужно было измениться, или я потеряла бы все.

– Я не знаю, как измениться, Элла. Пожалуй, дело в этом. Я пытаюсь. Но не могу сосредоточиться на своей цели. Я так ненавижу быть одинокой.

– Я тоже. Но я не стану выходить замуж за мужчину из Копенгагена. Не сейчас. А может, и никогда. Я просто наслаждаюсь нашими отношениями. Кому нужно – те все знают. А кому не нужно… – Я пожимаю плечами. – Им Хейзел скармливает разные байки, чтобы они были довольны.

Мэрилин ерошит волосы.

– Вот бы и я так могла.

– Ты можешь. Ты окружена людьми, которые тобой дорожат. Ты не одинока.

– Так трогательно. Именно то, что подруга должна сказать подруге в плохой ситуации.

Я улыбаюсь.

– Всегда к твоим услугам.

Баффи приносит нам чай со льдом и поднос с нарезанными фруктами и четвертинками сэндвичей без корочки.

– Что тут у нас? – Мэрилин изучает сэндвичи.

– Болонская колбаса с майонезом, индейка с плавленым сыром, тунец с жареным сыром. – Я окидываю поднос взглядом – убеждаюсь, что ничего не пропустила. – Все. А, еще чипсы и маринованные огурчики.

– О, люблю огурчики. – Она берет один из них и кусает.

Баффи также принесла маленькие тарелки, и Мэрилин берет одну. Я следую ее примеру. Потом мы делим сэндвичи.

– Мэрилин, сделаешь мне одолжение?

– Какое? – спрашивает она и вгрызается в сэндвич с индейкой.

– Перестань себе вредить. – Я смотрю ей прямо в глаза. – Кажется, тебе лучше, чем во время нашей последней встречи. Я надеюсь, так будет и дальше.

Мэрилин опускает сэндвич.

– Ты про таблетки?

– И еще про мужчин. И то и другое – наркотик. Я знаю. У всех свои зависимости. Я пытаюсь не потворствовать своим, но тоже не всегда справляюсь. – Я указываю на свою талию. – Зато справляюсь в других сферах. – Я делаю вид, будто держу в руках одну из шести моих статуэток «Грэмми». – Приходиться выбирать. И меняться. Ты можешь это сделать.

Каким-то образом мы успели приговорить половину подноса сэндвичей.

– Я все еще голодна. – Мэрилин подбирает одну из последних чипсинок.

– Баффи отлично готовит.

– Мне нужно что-то посерьезней крохотных сэндвичей.

– Это обычные сэндвичи, разрезанные на четвертинки.

Она пожимает плечами:

– Ладно, но я все равно хочу есть.

– Идем. – Я встаю и жестом зову ее за собой. – На днях Баффи запекла окорок и приготовила огромную миску картофельного салата.