Мэрилин мучается головной болью и какой-то мерзкой болячкой, которую врачи называют синуситом. Ей становится легче лишь от таблеток.

По словам Эллы, она упала на самое дно. Но Мэрилин не согласна. Самого дна она достигла в клинике Пейна Уитни. Пока ей не так плохо. Но она не может не признать, что блуждает в темноте. Впрочем, эта тьма появилась не из-за таблеток. Нет – она зародилась давно и пронизывает ее до мозга костей. Ей не сбежать.

– Мистер президент, по случаю вашего дня рождения эта обворожительная дама проявила пунктуальность. Мистер президент… Мэрилин Монро! – провозглашает Питер в микрофон – ей пора готовиться.

Она ждет его следующих реплик, нервно сжимая свою меховую накидку. И вот время пришло. Мэрилин торопливо поднимается по ступеням и на цыпочках выбегает на сцену. Питер забирает у нее накидку, и Мэрилин остается стоять одна, глядя на затененные лица толпы. Она постукивает пальцем по микрофону, чтобы проверить, что тот включен, и улыбается в ответ на приветственные крики. Ее волнение понемногу отступает.

Но в толпе трудно что-то разглядеть, а она хочет исполнить песню именно Джеку. Мэрилин заслоняет руками глаза и находит его, сидящего в элегантном костюме в первом ряду и смотрящего на нее с многозначительной улыбкой. Она улыбается ему и подмигивает, прежде чем начать петь.

Толпа сходит с ума, услышав ее чувственное исполнение «С днем рождения тебя». Мэрилин понимает, что поступила правильно, приехав сюда вопреки протестам Fox. После этого сборы ее следующего фильма взлетят до небес.

Она всегда умела работать на публику, но упрямые старики вечно заставляют ее сомневаться в себе. Их не переубедить – она давно с этим смирилась.

Единственная, кто заботится о Мэрилин, – это сама Мэрилин. Ну и, может быть, Норма Джин.

Взмахнув руками, она кричит:

– Поздравляю всех с днем рождения!

Кто-то любит меня

 Элла

1962 год

Мне даже не нужно говорить с Мэрилин. Я и так знаю, что она воспринимает этот вечер совсем иначе. Но у меня есть лишь одна точка зрения: Мэрилин ведет себя скверно. Очень скверно.

На Мэдисон-сквер-гарден демократы проводят благотворительное мероприятие, приуроченное к сорок пятому дню рождения Джона Кеннеди. Я жду своего выступления за кулисами сцены. У микрофона стоит Мэрилин. Я не могу оторвать от нее глаз, и я не одинока. Она всем своим видом привлекает внимание. Лучше бы она этого не делала. Я сравниваю ее с несущимся под откос поездом, и меня переполняет жалость.

Но чему я удивляюсь? Несколько месяцев назад она сама говорила мне, что происходит. Я ее предупреждала. И наверняка не я одна. Но все эти мужчины, ее друзья – многочисленные Фрэнки, Питеры, Джеки, Бобби и даже Сэмми – на самом деле не друзья. Они – шоумены, политики, богачи, а иногда и бедняки. И любая девушка, которая слишком сблизится с этими опасными мужчинами, станет жертвой их надменности и похоти.

Черт побери, Мэрилин. Ну почему ты никак не можешь это понять?

Я наблюдаю за ней, прислонившись к спрятанной за кулисами платформе. Я сержусь на Мэрилин. И мне очень из-за нее грустно. Но еще мне обидно за себя саму. Мэрилин не видит изъянов в своих решениях и действиях, но я вижу. И ничего не могу поделать. Я потеряла свою подругу, пусть она и стоит всего в паре метров.

Она берет высокую ноту, и ее нежный, страстный голос дрожит. Она – воплощение страсти в облегающем искрящемся платье.

Сама я одета в платье с поясом и элегантным декольте. Почему я думаю об этом, глядя на Мэрилин? Какая разница, что на мне? Но я выгляжу не так, как она, Дороти, Лина или Джейн. Они родились в эпоху, когда красота и ценность женщины определялись мужчинами, так и застрявшими в подростковом возрасте.

Ей не следовало так исполнять эту песню.