Но, пока завтра не настало, она принимает еще одну таблетку.

Будь счастлив

 Элла

1962 год

Я люблю Чикаго, но только не летом, и тем более не в августе, и тем более не в первую субботу августа. Стоит невыносимая жара и духота, даже в нашем номере с кондиционером в отеле «Палмер Хаус». Надеюсь, что в клубе мистера Келли хватает вентиляторов на потолке. Как только Джорджиана уедет в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс (у нее назначена встреча с неким мужчиной, но она умна и никому не говорит, зачем так торопится в Лос-Анджелес), я сразу же отправлюсь послушать группу «Диззи». Я должна успеть на вторую половину концерта, которая начнется около полуночи.

– Такая страшная влажность, не продохнуть, – доносится из ванной комнаты голос Джорджианы.

– Почему мы вечно разговариваем через закрытые двери? – кричу я в ответ. – Даже в номере отеля беремся за старое. Нужно покончить с этой привычкой.

– Согласна. Но не прямо сейчас. Я пытаюсь натянуть компрессионное белье, оно меня вот-вот расплющит.

– Нужно будет взять Рэя-младшего на следующие гастроли «Джаза в филармонии», – кричу я, сидя перед трюмо и пытаясь выбрать парик. – Главное – не называть его малышом. Через девять дней ему исполнится тринадцать.

– Он уже два года просит так его не называть. – Джорджиана приоткрывает дверь в ванную, чтобы поберечь наши голосовые связки. – Но слово «малыш» намертво въелось в твой мозг.

– «Въелось в мозг», Джорджиана? Ты издеваешься?

– Может, подаришь ему ударную установку?

– У него уже есть ударная установка.

Дверь в ванную распахивается до упора.

– Даже две.

Я смотрю на отражение Джорджианы в трельяжном зеркале.

– Помнится, у него возник интерес к трубе. Может быть, ее и подарю.

– Что ты наденешь?

Я пристраиваю на голову парик с короткими, мелкими кудряшками.

– А ты?

– То, что уже надела. – Джорджиана медленно кружится на месте, демонстрируя черно-серое платье с короткими рукавами и круглым декольте. Она носила это платье уже сотню раз.

– Я надену темно-синее, – говорю я.

Джорджиана останавливается и поправляет на мне парик.

– Когда ты возвращаешься в Копенгаген?

Я улыбаюсь себе в зеркале.

– На следующей неделе.

– Уверена, что это хорошая идея?

Я хмурюсь, переводя взгляд на Джорджиану.

– Да. Почему нет?

– Ты рискуешь, так часто туда летая. – Она качает головой. – Честное слово, с каждым годом ты становишься все смелей и смелей.

– А разве смелость – это плохо? – Я посмеиваюсь.

Оставив вопрос без ответа, она берет одну из моих помад и красит губы.

– Мне послышалось или ты с кем-то говорила по телефону? Это была Мэрилин? Где она, в Лос-Анджелесе?

– Да. Она там.

– Я думала, вы поссорились.

– И да и нет. – Я ерзаю и поворачиваюсь на пуфе лицом к Джорджиане: – Она порой меня разочаровывает, но сейчас у нее все неплохо складывается.

– Как ты дипломатична. – Джорджиана промакивает помаду салфеткой.

– Она совершает ошибки, как и любой человек, но пытается их исправить. Дела у нее идут на лад.

– Почему ты так думаешь?

– Ты не читала? Ей удалось одержать победу. Она подписала контракт на два фильма за миллион долларов и скоро вернется к съемкам того фильма, откуда ее выгнали.

– «Что-то должно случиться»?

– Он самый. Ну вот. – Она стоит достаточно близко, и я тыкаю ее в бедро.