Изменить размер шрифта - +
На открытой местности они нас уничтожат. – Гамильтон посмотрел на шевельнувшегося часового. – А, малыш приходит в себя! Давай‑ка пошлем его прогуляться и заодно сообщить начальству, что положение слегка изменилось. Снимите с него форму, пусть фон Мантойфель немножко поволнуется.

 

* * *

 

Фон Мантойфель делал какие‑то заметки, сидя за столом, когда раздался стук в дверь. Он посмотрел на часы и удовлетворенно улыбнулся. Прошло ровно пять минут после ухода его людей и две минуты с тех пор, как раздалась автоматная очередь, которая означала, что с шестью пленниками покончено. Он пригласил подчиненных войти, сделал последнюю запись, сказал:

– Вы очень пунктуальны, – и поднял голову.

От неожиданности у него чуть не выкатились глаза из орбит: стоявший перед ним человек был в одном нижнем белье и с трудом держался на ногах.

 

* * *

 

Амбар погрузился во тьму. Единственная лампочка была выключена, и лишь молодая луна лила на землю свой слабый свет.

– Прошло пятнадцать минут – и ничего, – заметил Рамон. – Это хорошо?

– Это вполне естественно, – ответил Гамильтон. – Мы в темноте, а люди фон Мантойфеля будут хорошо видны, если выйдут из укрытия. Вот они и не высовываются. Что еще они могут сделать? Попытаться выкурить нас отсюда, если ветер будет подходящим? Но ветра нет, а значит, нет и дыма.

– Будут морить нас голодом? – предположил Рамон.

– Ну, это может продлиться очень долго.

 

* * *

 

Время ползло еле‑еле. Все улеглись на пол, кроме Наварро, стоявшего у дверного проема, и тщетно пытались заснуть. Некоторые даже закрыли глаза, но все равно бодрствовали.

– Прошло два часа, – сказал Наварро. – Два часа – и по‑прежнему ничего.

– Чем ты недоволен, часовой? Можно попробовать поспать. – Гамильтон сел. – Хотя я вряд ли засну. Эти люди наверняка что‑то замышляют. У меня кончились сигареты. У кого‑нибудь закурить найдется?

Серрано предложил ему пачку.

– Думал, вы спите. Спасибо, Серрано. Знаете, я долго колебался, верить или нет тому, что вы мне рассказали. Но теперь я вам верю, хотя бы по той причине, что все так и есть, как вы говорили. По‑видимому, я должен перед вами извиниться. – Гамильтон запнулся. – Похоже, извиняться входит у меня в привычку.

Рамон полюбопытствовал:

– Можно узнать, по какому поводу вы извиняетесь сейчас?

– Конечно, можно. Серрано работает на правительство. Полковник Диас, следуя принципу "знать только то, что нужно", забыл сказать мне об этом.

– На правительство?

– На министерство культуры. Он занимается изобразительным искусством.

– Помоги нам бог! – воскликнул Рамон. – Мне казалось, что в этих богом забытых краях вполне достаточно всяких природных хищников, чтобы добавлять сюда еще и хищников от культуры. Что, ради всего святого, вы здесь делаете, Серрано?

– Я тоже хотел бы это выяснить.

– Какая откровенность! Правда, сеньор Гамильтон?

– Я же вам говорю, что и сам узнал об этом пару часов назад, – откликнулся Гамильтон.

Рамон укоризненно посмотрел на него:

– Ну вот, вы опять!

– Что такое?

– Опять становитесь загадочным и уклончивым.

Гамильтон пожал плечами и ничего не ответил.

– Благородное сомнение не требует извинений, – сказал Серрано.

– Если бы только это, – вздохнул Гамильтон. – Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника.

Быстрый переход