Да к тому же попробуй поруководи теми, кто заведомо числит твой народ и, стало быть, тебя «позором человечества».

К моменту проникновения в Россию европейской культуры с европейской же концепцией коммунизма мы не успели выработать собственного, органичного и априорно признаваемого значительной частью населения представления о желаемом мире — образа так называемого светлого будущего. Коммунизма не стало — и не стало никакой картинки манящего будущего, никакой нерелигиозной, не-потусторонней масштабной цели. А именно светский образ сообща желаемого будущего даёт светским обществам устойчивость.

В этом болезненная культурная слабость России при всех её достижениях на культурном поле.

В Китае такая картинка, в общем, была. Очень своеобразная и, в отличие от европейских утопий, не выдуманная нарочно как полная альтернатива реальности, а потому не требующая нового человека.

Социальное государство, которое мало что впрямую конфискует у народа, но тем не менее непрерывно занято справедливым перераспределением изымаемых через налоги излишков для того, чтобы компенсировать, смягчать последствия стихийных бедствий, социальных катаклизмов, индивидуальных несчастий. Сильная система вспомоществования, социальных льгот — старикам, переселенцам в необжитые края, тем, кто сумел бежать из вражьего плена, просто одиноким. Культ семьи и семейной взаимопомощи; чем более в почёте семья, чем она крепче — тем, значит, ближе общество к идеалу. Никакого европейского «родители мне все должны, но я свободная личность, и они не имеют права мне указывать». Сильнейший внутренний посыл к самосовершенствованию через государственное служение, которое, в свою очередь, совершенствует мир.

Этот комплекс априорно заманчивых представлений о будущем укоренился на эмоциональном уровне, а потому не нуждается в рациональных обоснованиях и устойчив к рациональным нападкам. Он складывался две тысячи лет, стал практически неколебимым и после каждой социальной судороги вновь выводил Китай на его собственный путь дальнейшего развития.

Мы не имели и не имеем такого комплекса, вот до сих пор и мечемся между конструируемыми чисто от ума, скоропортящимися и вдобавок взаимоисключающими версиями будущего.

Во время яркой, жуткой, но короткой попытки Цинь Ши-хуанди построить первое в истории человечества тоталитарное общество заново формулируемые и жестоко внедряемые государством законы были направлены на разрушение традиционной морали, на разрушение горизонтальных связей между людьми, потому что стремились каждого человека оставить один на один с государством. После краха этой попытки законодатели более никогда не сталкивали, не противопоставляли мораль и закон. Напротив, законы чем дальше, тем больше писались под диктовку традиционных моральных норм, подпирали эти нормы уголовными санкциями. Поэтому китайцы, при том что, как и все нормальные люди, всегда избегали лишний раз связываться с расследованиями и судами, закон почитали достаточно свято. У них никогда не могла бы возникнуть наша русская максима: «Как судить будем — по закону или по правде?»

Это, кстати, хороший пример. О нём поподробнее.

За века подобного отношения к закону (откуда оно взялось — разговор отдельный) в России возникли и давно стали привычными до незаметности, до неосознаваемости механизмы регулирования жизни и общего взаимодействия помимо законов, вместо законов, в обход законов и под прикрытием законов. Жизнь-то всё равно шла себе, менялись потребности, обстоятельства и исторические вызовы, люди торговали, изобретали, работали и вообще — строили свою державу и защищали её.