|
Мне всё время попадались, наоборот, исключительно порядочные, бескорыстные, умные, начитанные люди. Похожие на лепестки позапрошлогодних цветов, засушенные между страницами их любимых книг. Кстати сказать, там, между страницами, эти высохшие хрусткие чешуйки способны надолго пережить любой живой плод уже потому хотя бы, что живой плод по осени, скорее всего, съедят, а то и просто сгноят на овощебазе… Но пролежи лепестки между страницами хоть сто лет — съедобнее не станут. Американские танки уже за эстонской границей, в двух-трёх часах ходу от Питера — а эти бескорыстные и благородные до сих пор ни о чём другом думать и говорить не могут, кроме как о советских танках, полвека назад раздавивших пражскую весну. И, разумеется, у россиян нет иных врагов, кроме собственного правительства, именно оно и придумывает нам, и создаёт нам врагов, чтобы ловчей было нами, дураками, управлять; а вот когда кремлёвские кровососы перестанут носиться со своим дурацким суверенитетом, тогда нас весь мир сразу полюбит.
Но если кто-то из их круга добирается до того или иного рычажка управления, отсутствие в их субкультуре даже намёка на традицию ощущения страны как целого и ответственности за страну в целом приводит к ужасающим результатам. Мне отвратительна военщина — стало быть, у России не должно быть армии. Я пострадал от КГБ — стало быть, у России не должно быть спецслужб. Патриотизм это последнее прибежище негодяев — стало быть, будем выкорчёвывать российский патриотизм. В итоге государство лишается способности выполнять основные свои функции. Но когда в силу этаких реформ в стране и впрямь становится невозможно жить и в который раз начинается что-нибудь вроде «Шамиль Басаев! А Шамиль Басаев!», мечтатели лишь руками разводят с непроизвольным торжеством: мы же всегда говорили, что в этой стране просто невозможно жить! А когда мало-помалу начинают срабатывать защитные механизмы, инстинкты социального самосохранения, когда этих реформаторов вновь подвигают от власти и начинают хоть как-то восстанавливать то, что ими было разрушено, — они и тут за своё: нам так и не дали довести наше святое дело до конца, а всё потому, что рабы соскучились по Хозяину. И тогда подразумевается, что любые невзгоды и лихолетья этим рабам — поделом. Натовские танки в двух часах? Так вы сами виноваты, не фиг было! Создаётся впечатление, что к какой-либо конструктивной деятельности, к объединению усилий эти люди способны только внутри своего слоя и только для достижения групповых целей, обусловленных корпоративными представлениями о Добре и Зле; всей остальной части страны они будто всё время за что-то мстят. Создаётся впечатление, что привлечь их порядочность, знания и опыт для решения общих задач, опереться на этих людей, пытаясь что-то взаправду улучшить, при всём желании и при всём к ним уважении — не получалось, не получается и не получится. В этой среде просто не понимают, о чём речь. По отношению ко всем, кроме себя, там могут лишь отменять существующее, пытаясь заменить его несуществующим. Обидно за этих замечательных людей до слёз. Обидно и, похоже, безнадёжно. Наверное, в этом отныне и заключается их социальная функция. Каждый их жест, давно уже узнаваемый издалека, каждая характерная реплика на любом нашем историческом перепутье будут торчать предупреждающими знаками: сюда не ходи, уже пробовали. Коня потеряешь, а вдобавок и страны лишишься. Ясно, что с таким отношением образованного слоя к государственному строительству китайский опыт реформ совершенно неприменим… Но так работают и остальные традиционные, неостановимые регуляторы, порой противодействуя одни другим, но вновь и вновь выводя на зачастую уже осточертевший, но всё равно устойчивый, исторически обусловленный расклад убеждений, тенденций и сил. Несовпадение, рассогласование традиционного спектра сфер ответственности и навязанных изменениями жизни видов работы — вообще страшная вещь. |
