О различиях китайцев и русских можно было бы говорить не меньше, чем об их сходстве. Но уже и так, я полагаю, понятно: вполне действенный, давно проверенный и отлаженный в рамках одной системы ценностей социальный механизм, механически перенесённый в другую, окажется всего лишь чучелом, имитацией, ни на что живое не способной восковой фигурой. Люди, которыми этот механизм будет заполнен, к нему не приспособлены, не пришлифованы. Их комплекс мотиваций и стимулов работоспособен лишь в определённой среде. Выдерни человека из такой среды, лиши его привычных, необсуждаемых моральных ориентиров, и у него останется единственная ценность — он сам. А тогда и все мотивации сведутся к стремлению вычерпать из реальности максимальное количество личных благ.

Это относится не только к китайскому в России или российскому в Китае, но и вообще ко всем бездумным и поспешным межкультурным социальным трансплантациям.

Значит ли это, что инокультурный опыт абсолютно неприменим для реформирования, улучшения и вообще — стимулирования прогресса стран, принадлежащих к другим цивилизационным очагам?

Думаю, очень даже применим.

Однако его применение не может быть сведено к уподоблению, копированию, заимствованию. Скопированное не работает, заимствованное отторгается, уподобление в лучшем случае сходит, как гримаса с лица, стоит лишь расслабить лицевые мышцы. А порой и отдирается силком, грязной пятернёй реакции, вместе с кусками собственной, присохшей к чужому кожи.

Для обозначения конструктивных, работоспособных инокультурных заимствований я в своё время придумал понятие «цивилизационных присадок».

Напрочь утративший смысл и перспективу развития рациональный Рим был спасён присадкой христианства, возникшего в иррациональной, с точки зрения Рима — отсталой и полной религиозных предрассудков Азии. В результате возникли и православная Византия, и католическая Европа. Христиане покорили Рим силой духа — тем самым, чем Рим когда-то по праву гордился и что он к тому времени напрочь утратил. У общества появились новый смысл и новая цель. Это не могло стать спасением навечно, вечных спасений вообще не бывает. Но жизнь государства и творческие способности общества были продлены на несколько веков, а если считать с Византией — то более чем на тысячу лет. И каких новых высот эта жизнь и эти способности достигли!

Экономические успехи сталинского СССР в начале тридцатых годов прошлого века изрядно впечатляли буржуазный мир, переживавший как раз в ту пору жесточайший экономический кризис. И когда Рузвельт провозгласил «новый курс», социалистическая (я бы даже сказал — сталинистская) присадка депрессивную Америку просто спасла.

За пару тысяч лет безальтернативного циклического развития в изолированном углу Евразии конфуцианский Китай, при всём богатстве своей культуры, при всей её мощи, исчерпал её потенциал. Перебор привычных способов борьбы за существование в меняющемся мире уже не давал эффекта. И Китай был спасён европейской присадкой. Но не в 20-х — 40-х годах, когда он копировал, а позже, когда копировать перестал. Прокисший, погрязший в коррупции, безнадёжно архаичный ещё во время Второй мировой, он у нас на глазах, исторически мгновенно, начал всерьёз претендовать на возвращение себе утраченного шесть веков назад статуса ведущей державы мира. Запад оказался для Китая идеалом экономического и технического всемогущества, всемогущества СРЕДСТВ, благодаря которым можно добиваться своих, исконно китайских ЦЕЛЕЙ, а идеология коммунизма — жизнеспособной и продуктивной адаптацией конфуцианской системы управления к требованиям современности.