В судьбоносные шестидесятые годы прошлого века замечательные исследователи и критики научной фантастики Евгений Брандис и Владимир Дмитревский сформулировали концепцию, согласно которой антиутопия — это одно, а роман-предупреждение или повесть-предупреждение — это совершенно иное. Безусловно, у их теории была прикладная задача: «отмазать» тех наших фантастов, что уже не могли писать о безальтернативно благостном грядущем и начинали бить в набат. Но имелся у неё и вполне реальный эвристический потенциал. Роман-предупреждение описывает, к каким негативным последствиям могут в будущем привести тенденции, уже возникшие и набирающие силу в настоящем, если вовремя их не разглядеть и им не противодействовать. Положительный персонаж здесь — тот, кто стремится к изменениям. Антиутопия же, наоборот, описывает, в какой кошмар могут превратить наш мир те, кого он принципиально не устраивает. Следовательно, предупреждение мотивирует на действие, на коррекцию курса, на осуществление перемен. Антиутопия мотивирует на пассивное поддержание статус-кво, на борьбу со всякими попытками изменить жизнь. Пример для подражания в ней — тот, кто борется с изменениями. Проще говоря, в предупреждении чернят и клеймят не туда пошедшее своё, а в антиутопии — сунувшееся к нам чужое. Ну, и для вящего удовлетворения тогдашних партийных идеологов объявлялось, что предупреждение отражает открытость будущему, а антиутопия — страх перед будущим. Стало быть, антиутопии пишут в капиталистическом обществе, чтобы сделать господство буржуазии вечным, а предупреждения — в социалистическом, чтобы тем увереннее двигаться в светлое завтра, и это правильно, это по-нашенски, в этом пет ничего антисоветского.

Собственно, западные фантасты полагали примерно так же, только глядели со своей колокольни. Рэй Брэдбери: «Фантасты не предсказывают будущее, они его предотвращают». Айзек Азимов: «Может, американская система и не безупречна, тем не менее наши писатели-фантасты серьёзно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше».

В семидесятых-восьмидесятых я тоже был уверен, что предупреждения играют сугубо положительную роль. Да по большому счёту и теперь так думаю. Впервые мне пришлось публично отвечать на вопрос о целесообразности художественных предупреждений в далёком 1987 году, когда участникам собравшегося в Москве VII конгресса «Врачи мира за предотвращение ядерной войны» был показан фильм «Письма мёртвого человека», а потом создатели фильма отвечали на вопросы из зала. Помнится, я говорил о том, что читать или слышать о неблагоприятном будущем избегают именно те, кто не хочет прикладывать усилий для построения будущего благоприятного, а сосредоточился на высасывании соков из благоприятного для себя настоящего. В предупреждениях человечество или отдельные народы либо страны нащупывают недопустимые варианты развития, опробовать которые в реальности не могут себе позволить, ибо пробы чреваты тем, что уже некому окажется мотать полученный опыт на ус. А художественная достоверность предупреждений играет важнейшую роль потому, что чем больше переживаний возникает по ходу просмотра или чтения, тем полноценнее они заменяют грядущий реальный ожог, тем более мощный эмоциональный блок ставят, тем сильнее мотивируют избежать данного варианта развития любой ценой.

Всем этим возвышенным умствованиям пришёл конец, когда храм искусства оккупировали «продающие и покупающие» (Мф. 21:12).

Антиутопия оказалась коммерчески куда более выгодным жанром, нежели многие иные. И в результате превратилась в разновидность ужастика. От чего может предостеречь Фредди Крюгер? Кто всерьёз может мечтать о том, чтобы он не пришёл? Всем и так понятно, что не придёт. Придёт безработица, придёт климатический хаос, придёт помойка размером с Тихий океан, нескончаемо варящаяся в горячих струях Эль Ниньо, придёт медикаментозное разрушение иммунной системы, придёт террорист с грязной бомбой, придёт тотальное взаимное неуважение, так что каждый окажется сам по себе, тет-а-тет со своей истиной, которая для всех остальных либо смешная фигня, либо вовсе пугало… Фредди Крюгер не придёт наверняка.