А закон ужастика таков: чтобы быть продаваемым вновь и вновь, надо всякий раз придумывать ещё более жуткого и ещё более отвратительного Фредди Крюгера. Повторился — разорился. Художественный поиск и прогностическое нащупывание превращаются в соревнование потрошителей. Отравителей. Очернителей. Выжигателей и опошлителей, апостолов фанатичной веры в неверие. Чем большую мерзость придумал про будущее — тем уверенней жируешь в настоящем. Совершенно неважно, имеет ли придуманное хоть какое-то отношение к реальным опасностям и невзгодам. Важно, чтобы читателя / зрителя при мысли о будущем тошнило всё шибче и волосы поднимались дыбом всё бодрей.

Постепенно этот вал начинает играть роль, прямо противоположную роли предупреждений. Он не набегать нежелательного мотивирует, а наоборот, приучает к нему, обеспечивает привыкание, снижение болевого порога. Отупляет и развращает. Если насилуют во всех книгах, то и в жизни это, наверное, норма? А чего ж я-то, дурень, до сих пор не попробовал?

Есть у такого рода ужастиков и ещё одна неприятная черта. Особенно ярко и выпукло она, как и многое другое, проявляется в нашей стране, в нашей культуре.

Дело в том, что классическая антиутопия, и в равной с нею мере — классическое предупреждение, непременно переносили в мир, где уменьшены степени свободы.

Свобода и мечта о её неуклонном возрастании — один из краеугольных камней современной культуры. Этот пункт программы едва ли не сакрален. И не зря антиутопии столь действенно пугали тем, что в принципиально изменённом мире человек окажется менее свободен, чем в реальности. И не зря предупреждения столь же эффективно пугали тем, что если всё будет идти, как идёт, человек, сам того не замечая, будет становиться всё несвободнее. С перспективой утраты уже достигнутого уровня свободы и, главное, мечты о каком-то всё большем и большем освобождении люди не способны примириться. Ощущение того, что вчера это было ещё нельзя, а сегодня это же самое уже можно, стало тождественно ощущению социального прогресса. И поэтому ужастики о будущем едва ли не в первую очередь пугают именно резким сокращением свободы.

Но за последние десятилетия стараниями отечественных властителей дум свобода стала ассоциироваться исключительно со свободой предательства. Свобода же верности оказалась ошельмована как неумение жить своим умом и добровольное рабство. Свободно выбрать измену — почёт, признак масштаба личности. Свободно выбрать преданность — позор, клеймо недоумка и труса. Семья — тюрьма, разврат — удел незаурядных и независимых. Власов — благородная мятущаяся душа, наделавшая ошибок лишь потому, что наш мир не создан для идеалистов, а Жуков — тупой кровавый мясник и прихвостень преступного режима.

И потому наши ужастики на все лады стращают тем, что в страшном будущем благородную свободу предательства ограничат, а свободу тупых недоумков сохранять верность возведут в норму.

Так что к нынешним антиутопиям ли, предупреждениям ли я отношусь с огромным недоверием. Их суммарное воздействие вообще парализует способность к целеполаганию и индуцирует одно-единственное переживание: всё — дерьмо, и только я один весь в белом. Так что пока современный создатель мрачных моделей конечным смыслом своего текста или вообще жизненной позицией своей не докажет обратного, я подозреваю в нём ушлого и бессовестного торгаша, которому на самом-то деле на всё, здесь происходящее, глубоко плевать.