Изменить размер шрифта - +

    — Да, хотя это и было трудно…
    — Но мудро, — утешила она. — Вы поступили как полководец, а не мальчишка, что рвется в драку.
    — Вы чрезмерно добры ко мне, — пробормотал он и посмотрел на меня уже совсем виноватыми глазами. — Я не настолько… хорош.
    — С такими мудрыми полководцами, — произнесла она почти нежно, — вашему вождю можно вообще ничего не делать. Никто и не заметит, что

он… ну, ничего не умеет.
    Принц уже сидит как на иголках, то и дело бросает на меня умоляющие взгляды, но я сделал вид, что целиком поглощен беседой с сидящим с

другой стороны от меня Альбрехтом, хотя мое ухо, обращенное к Аскланделле, увеличилось в размерах почти вдвое.
    Неожиданно поднялся с кубком в руке герцог Мидль. Все сразу умолкли, смотрят заинтересованно. Герцог обычно держится несколько

скованно, в беседы и споры вступает редко, а сейчас вот готов сказать тост…
    — Жена, — произнес он в тишине, что нарушается только пьяными выкриками со стороны лагеря, — принимает в супружестве имя мужа, подобно

тому, как победитель принимает имя битвы, им выигранной. Мы все знаем, что страшный удар рыцарской конницы был остановлен нашим дорогим

Максимилианом фон Брандесгертом, которого мы все любим и с легкой руки нашего сюзерена зовем просто Максом!.. Вот он сидит, молчит,

краснеет, как девушка, и вот-вот спрячется под стол. Предлагаю отныне присовокупить к имени графа Максимилиана почетное звание

Строльмхольского, по имени этой битвы!
    Все закричали «ура» и подняли кубки. Макс поднялся, весь красный, уши вообще полыхают, как факелы, поклонился, сел, снова вскочил и

начал кланяться во все стороны, не зная, что делать с кубком в руке.
    Аскланделла смотрела на него с явной симпатией.
    — Это настоящий рыцарь, — произнесла она, ни к кому не обращаясь. — Образец скромности и рыцарских добродетелей.
    И хотя можно ответить и мне, но я демонстративно смолчал, не такая уж она и цаца, чтобы я хватался за любую возможность заговорить с

нею, ах, какое это счастье, да что вы говорите… в гробу я видел такую галантность, я из поколения небритых героев.
    Сандорин сказал учтиво:
    — Пожалуй, он единственный, чье имя любой рыцарь может произнести раньше своего и не ощутить себя ущемленным.
    — И ему не завидуют? — спросила она.
    Он покрутил головой.
    — Выше высочество… его все любят. В самом деле, а не на словах. Он влюблен в свою работу, а не в почести. Уверен, сюда на пир его

привели под конвоем по приказу его высочества.
    Она бросила на меня беглый взгляд.
    — Да уж, достойное обращение с героем!.. Вообще-то, на мой взгляд, вам удалось победить герцога Келленгтона лишь потому, что вы воевали

в немалой степени… нечестно, как многие знатоки военной науки могут сказать.
    — Принц, — сказал я, обращаясь к Сандорину, — если вам кто-то будет пороть какую-то глупость, то можете дать в морду, но если дурь

порет женщина — что они еще могут? — улыбайтесь и кланяйтесь, улыбайтесь и кланяйтесь. Они очень уж умные, как же! Не знают еще, что любая

война — нечестное дело. Но если она там восхочет вам брякнуть, что быть опытным военным стратегом плохо… ну, у женщин на все есть свое

особое и единственное верное мнение, молчите и улыбайтесь.
Быстрый переход