|
Я надавил чуть сильнее, но острое лезвие снова не просекло кожу. Я чувствовал, как становится страшно, регенерация регенерацией, но уже режу так, что кончик пальца совсем отвалится… а вдруг не отрастет? Наконец в самом деле резанул с таким усилием, будто старался перехватить ножом не палец, а древко стальной булавы. Лезвие, к счастью, не затупилось, однако кожа осталась неповрежденной, хотя чуть-чуть и прогибается под давлением. Правда, прогибается одинаково при слабом нажатии и при очень даже сильном… Господи, промелькнуло в мозгу испуганное, если это то, что я думаю, то… как насчет ударов? Пальцы дрожат, я ударил рукоятью ножа чуть-чуть, потом сильнее, сильнее и наконец так, что кровью забрызгало бы стены и потолок, а от кончика пальца остался бы только ноготь… …однако я чувствовал лишь прикосновение, а мягкая подушечка пальца пружинит одинаково сильно при любой силе удара. Значит, доспех Нимврода, в котором я последнее время ложился спать, на мой ночной кошмар откликнулся по-своему, уловив мою панику и жажду стать понеуязвимее. Похоже, в ту грозовую ночь мне в самом деле снилось что-то особенно страшное. Нам всегда что-то снится, только утром помним разве что жалкие обрывки, так вот этот доспех выполнил, как смог, то, что принял за очень настойчивый приказ. Похоже, он растекся или даже растворился в моей коже настолько незаметно, что даже я не чувствую, а уж другие тем более не увидят. Только бы не мешал коже выполнять ее основные функции: отгонять микробов, дышать, выводить всякое ненужное вместе с потом… Навстречу несутся пятеро всадников; я принял подобающий вид и гордо выпрямился. Принц Сандорин на полном скаку осадил коня, забрало поднято, со шлема снесен султан, на стальном наплечнике две свежие и довольно глубокие зарубки. — Ваше высочество! — крикнул он обвиняюще. — А вы сами? — Точно по плану, — возразил я. — Принц, позвольте вас поздравить! Я обязательно сообщу вашему отцу и его советникам, что вы вели себя как настоящий полководец, который умеет смирять чувства в угоду разуму и политической необходимости. Это весьма! Он ответил польщенно: — Спасибо, ваше высочество. Батюшке будет услышать такое приятно… Но все-таки вы… — Вступил в бой, — подсказал я, — в той фазе, когда уже все было решено. Битва заканчивалась, от меня ничего не зависело. Хотя, признаюсь, можно было и без этого… Я хотел сказать «мальчишества», но он сказал раньше: — Рыцарства?.. Да, но вы решили поддержать репутацию отважного воина, что бросается сломя голову на целый отряд! Это не очень разумно, однако рыцари такое ценят. Зигфрид подъехал ближе, сказал брюзжащим голосом: — Ваши высочества, в лагерь лучше вернуться незамедлительно. Здесь могут прятаться среди камней те, кто уцелел. Не хотелось бы, чтобы у кого-то сохранился лук. Сандорин сказал бодро: — Они даже шапки бросали, удирая, чтобы коням было легче… ха-ха! Мы возвращались бодрые и торжествующие, уже понятно, что и эта армия Мунтвига перестала существовать, сокрушенная подавляющей мощью моей, более современной… да что там скромничать, намного более продвинутой!.. и дело не только в композитных луках или длинных копьях, но и в гибкой тактике, нацеленной на победу, а не на красивые поединки, эффектные, пусть и бесполезные атаки, когда всякий лорд, игнорируя соседей, стремится показать именно личное мужество и боеспособность своей дружины. |
