|
Сейчас-сейчас… Я строго, как Бенджамин Спок, наблюдал за процессом перекладывания, потом по методу Макаренко удерживал Гелионтэль на ложе, когда крохотный террорист буянил и выдвигал непомерные требования. Наконец оно убедилось, что правительство на уступки не идет, затихло и начало исследовать место, куда его поместили. – Вот видишь, – сказал я хвастливо. – Я прям как не знаю хто, все знаю и умею, прям удивляюсь такому чуду без перьев, красивому и умному, ну прям Изаэль… тьфу, навязло в зубах. Есть хочешь? – Нет, – прошептала она, – мне так хорошо… – А мне еще лучше, – сказал я нежно и прижал ее к груди. – Ну, за Астральмэля? Бобик несколько раз врывался в жилище, весь захэканный и с высунутым языком набок, быстро проверял, не исчез ли я, и снова стремительно исчезал навстречу требовательным вопликам детворы. – Видишь, – сказал я неодобрительно, – как влияние улицы перебивает благотворную, хоть и более нудную, как им всем кажется, заботу родителей. А уж о воспитании и говорить неча! Она пробормотала счастливо: – Но у нас все так… – Среда формирует сознание? – Да… Я сказал озадаченно: – Вот уж не думал, что и у эльфов дворовое воспитание… Хорошо, хоть подворотен у вас нет. Хотя свято место пусто не бывает, у нас вся страна из оттуда, а если послушать правительство, так и ваще… Это что, уже рассвет? Что за дурная страна! – Да, мой дорогой конт. Я пробормотал: – Да, я еще тот конт. Всем контам конт, такое законтачил… Она всмотрелась в мое лицо. – Ты чем-то озабочен? Я пробормотал: – Да у нас, людёв, вечные заморочки. Это у вас незамутненное счастье… Из Варт Генца, это такое очень дальнее королевство, слишком уж отчаянные призывы… от Меганвэйла, сэра Клифона и даже Фридриха Геббеля, которых я весьма уважаю тоже… курьеры, курьеры, десять тысяч курьеров! – И тебе надо мчаться на этот призыв? Я пробормотал: – У нас, героев, вся жизнь такая. Так что встаю, надеваю штаны и… в путь труба зовет! Она смотрела большими серыми глазами, как я проделываю все это, свойственное герою, а когда еще и сумел сапоги натянуть самостоятельно, сказала тепло: – Пусть весь мир будет к тебе добр, как стал теперь Лес… – Ага, – откликнулся я саркастически, – он станет! Только и смотрит, как бы лягнуть или укусить. – Лес? – Весь мир, а лес тоже хорош. Коряги под ногами, деревья зачем-то растут… Я крепко поцеловал ее и вышел в сверкающий на солнце яркий мир, где нет темных или мрачных красок, а все искристое, легкое, радостное, ликующее, будто посыпано пудрой с крыльев молодых бабочек. Перед Зайчиком колышется, словно лоза на ветру, тонкая фигурка Изаэль, та хитрюга что-то сует моему арбогастру в пасть, а этот предатель жрет из рук эльфийки с таким аппетитом, словно это я сам даю подковы и гвозди. Бобик извертелся возле них, то вклинивается между и распихивает, то смотрит в ее лицо с таким видом, словно тоже ждет чего-то вкусного. Более того, по морде вижу, что уже пожрал, но упорно намекает на добавку. Я окликнул сердито: – А ну брысь, шмакодявка!.. Чего мне зверей травишь? Она обернулась, на меня в высокомерном удивлении взглянули ее огромные прекрасные глаза с длиннющими ресницами, что сразу бросили густую тень на бледные щеки, но лишь оттенили удивительную синеву гляделок. – Напротив, – возразил она, – они у тебя умирали с голоду! Я их немножко подкормила. |
