Эдвард жестом привлек внимание аудитории к Анкизи.

 - Именно благодаря советам князя, - продолжал Эдвард, - я понял, что неточно откомментировал стихи Байрона, написанные по-итальянски пятнадцатого апреля 1821 года. Неточность весьма существенная, поскольку стихи эти принадлежат не Байрону.

 Эдвард был доволен произведенным эффектом и продолжил:

 - Байрон лишь процитировал строки, которые в силу определенных причин поразили его. Это стихи итальянского музыканта конца восемнадцатого столетия Бальдассаре Витали. Стихи, которые он сочинил специально для своего опуса "Двенадцатый псалом", имеющего также название "Двойная смерть".

 Зал внимательно слушал.

 - Рукопись "Двенадцатого псалма" считалась утраченной, однако же она цела и принадлежит одному утонченному ценителю музыки. Этот весьма старый синьор живет в Риме в полнейшем уединении, в старом доме, поблизости от площади, которую описал в своем дневнике Байрон того же числа - пятнадцатого апреля. Вернее сказать, он живет поблизости от того места, где когда-то была площадь! Байрон записал: "Вечер. Одиннадцать часов. Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами. Удивительное место. Каменный посланец. Божественная музыка. Мрачные явления". - Эдвард заметил краем глаза, как Пауэл выскользнул из зала. - Той же ночью Байрон записал стихи Бальдассаре Витали:

 Я повернулся к Господу спиной.

 Лежит греха дорога предо мной.

 И я пошел, сомненья отметая.

 Дорога зла вела меня, прямая

 И страшная. Я вышел за порог,

 И за спиной моей остался Бог.

 Я шел, не видя Божьего лица.

 Дорогу зла прошел я до конца,

 Но душу потерял свою в пути.

 Я грешник жалкий. Господи, прости!

 Между тем машина Пауэла влилась в поток автомобилей, ехавших этим вечером по улице Четырех Фонтанов.

 А лекция в британском посольстве шла своим чередом.

 - Сначала я думал, что площадь, о которой пишет Байрон, - плод поэтического воображения. И это моя вторая ошибка. Чтобы отыскать место, где находилась площадь, пришлось обратиться ко второй части дневника Байрона, к той, которую я еще не опубликовал. На одной из страниц, помеченных летом 1823 года, Байрон, находившийся тогда в Пизе, перед отправлением в Рим сделал короткую запись: "Божественная музыка в доме О. Будь я проклят, если еще хоть раз приму это приглашение".

 Умело выдержанная пауза подогрела нетерпение зала.

 - Даже спустя два года поэт все еще находился под сильнейшим впечатлением от памятной римской ночи 1821 года. Нелегко было установить событийную связь между этими двумя страницами дневника, в которых, однако, повторяется одна и та же короткая фраза: "Божественная музыка..." И особенно трудно было понять, кто же такой этот загадочный "О" и где находится его дом.

 Эдвард бросил взгляд на Анкизи и его окружение и, убедившись, что его слушают со вниманием, продолжил:

 - Я не сомневался, что, найдя дом "О", отыщу и место, где прежде находилась площадь. Я построил несколько разных гипотез, касавшихся друзей Байрона, имена которых начинались на букву "О" и которые могли оказаться в Риме в те годы. Гипотезы эти, однако, остались гипотезами. Я уже стал отчаиваться, как вдруг интуиция подсказала мне... Впрочем, может, это был чей-то голос, который я принял за свой, внутренний... - Теперь Эдвард посмотрел на синьору Джаннелли. - Я подумал, что, вероятно, это не что иное, как инициал имени Оберон.