человеке на борту. Это мог быть только "сквомен", о  котором  говорил  Тан

Карло Харб. Он светловолосый, прямой и, хотя лицо у него серьезное, в  нем

нет постоянной угрюмой суровости его  соседа.  На  нем  поношенный  мундир

гильдсмена без знаков  различия,  побелевший  на  швах  от  многочисленных

стирок.

     -  Привет,  гильдсмены!  -  окликнул  он  и,  не  дождавшись  ответа,

взобрался на борт катера.

     - Привет, Олд Ган [Старое  Ружье],  -  сказал  квартирмейстер,  потом

кивнул в сторону Ломара, - парень хочет сойти на берег и пожить немного.

     Старик спокойно осмотрел его, потом протянул руку.

     - Джек Кальзас, -  сказал  он.  -  Прежний  ранг...  ну,  это  сейчас

неважно. Олд Ган сделает все, что нужно.

     Станционный катер - у него не  было  названия,  да  он  в  нем  и  не

нуждался, поскольку других на планете не было, - во время своих  ежегодных

плаваний вокруг  континента  привозил  старому  пенсионеру  все,  что  тот

заказывал со станционных складов на севере.  Он  привозил  и  ту  скромную

почту, что доставлял для старика Ку-корабль. Все было быстро перегружено в

лодку вместе с пожитками Ломара.

     - Сойдите на берег,  -  посоветовал  Олд  Ган  квартирмейстеру,  -  и

передохните, здесь неплохое место...

     Но квартирмейстер покачал головой. Олд Ган  и  Ломар  отправились  на

берег одни.  Они  были  уже  на  полпути  к  гавани,  когда  Ломар,  решив

попрощаться, обернулся и увидел, что катер уже ушел.

     - Они не желают задерживаться, - сказал  Олд  Ган,  -  хотя  не  могу

понять, почему... - в голосе его прозвучала сухая  нотка:  вряд  ли  он  в

самом деле не понимал.

     Преобладающий цвет, который встретил их на берегу, был черный. Черные

холмы, между которыми разместилась  чаша  гавани,  черные  деревья  угрюмо

прижимались к угрюмым  черным  скалам,  черные  и  несколько  сгрудившихся

домиков перед ними, и черная вода, по которой они плыли.

     - ...но это чертовски подходит мне. Я живу там, в  холмах,  в  лагере

моего клана... в действительности клана моей жены... Нет, черт  побери,  и

моего тоже... Это трудная, суровая, холодная жизнь, но в ней  есть  что-то

чистое и ясное - как глоток свежей воды рано утром. Если бы не лихорадка и

междоусобные войны... Но у нас еще будет время поговорить.

     Жалкий пирс из тонких черных столбов делался все ближе  и  ближе.  На

берегу стояло несколько человек, большей частью  мужчин  и  детей.  Воздух

холоден, влажен, пахнет сыростью, дымом и рыбой.

     - Я провел лучшую, если не  сказать  худшую  часть  двадцати  лет  на

севере, в этом гнезде напыщенных дураков, и теперь я жалею о каждой минуте

тех лет. Однажды группа диких токов пришла к Станции для торговли.  В  них

не было ничего от "благородных варваров", но я знал  -  а  впоследствии  и

увидел, - что таковы они на самом деле.