|
.. Они ехали медленно. Даниель вел машину одной рукой, может быть, он и не умел танцевать, но машину водить он умел. Мужья умеют водить машину, не так ли, Мартина? И целоваться?.. Вокруг них была долина Сены, гулкая, как новые дома без мебели, а может быть, поблизости находился автодром или велодром? Время от времени до них доносился не то шум моторов, не то нечто похожее на топот, или это просто работал какой-то завод? Но все растворялось, отдалялось, так и не возникнув. Они ехали над рекой, углубляясь в лес, и, выехав из него, оказывались у очередного изгиба Сены. Река не отпускала их от себя. Для Мартины это было настоящее путешествие, ведь она ничего в жизни не видела, кроме своей деревни и Парижа, и здесь, в ста километрах от города, ей казалось, что она где-то на краю света, настолько это огромное, чистое и невозмутимое небо было непохоже на то, к которому она привыкла. Они поужинали в саду уединенной гостиницы, где-то около Лувье. Было уже больше десяти часов вечера, но погода стояла такая, что не хотелось заходить в дом. Парочки за столиками на террасе, фонари, спрятанные в листве... Куртки официантов и белые салфетки врезались в ночь светлыми пятнами. Сюда можно было приехать в любой час, никого не удивляя. Перед тем как сесть за стол, Мартина и Даниель прошлись по парку... аллеи, выложенные плитками дорожки вели к пышным клумбам, к беседкам из зелени... вот прудик, белизна лебедей напоминает куртки лакеев и салфетки... — Идем, родная! Шампанское, наверно, уже холодное, а постель теплая... Мартина была пьяна от счастья, она стала смеяться, как безумная, увидев, что по приготовленному для них столику, очень аккуратно накрытому, украшенному цветами, прогуливалась сорока! Простая черная сорока, которая совала свой клюв повсюду, а когда официант стал ее гнать, она начала противно кричать и вцепилась в скатерть, пытаясь стащить ее. Не так-то легко от нее отвязаться! Подошел хозяин, заговорщически улыбаясь. — Надоедливая птица, — сказал он, — но она развлекает посетителей. И нас тоже! Мы к ней привязались. Все же за ней нужен глаз да глаз. Только что она выпила аперитив на том столике. И она хватает все, что блестит, будьте настороже, мадам! Даниель смотрел на смеющуюся Мартину и находил, что сорока — волшебная птица. Им не хотелось есть, хотя они и за завтраком ничего не ели, зато им хотелось пить, и ноздри Мартины трепетали от щекотавшего их шампанского. — Ах, боже ты мой, — твердила она, — ах!.. Черная сорока-воровка... Когда я была еще Мартиной-пропадавшей-в-лесах, моя мать Мари звала меня черной сорокой-воровкой, потому что я таскала все гладкое и блестящее!.. Шарики братьев... Мне так нравилось перебирать их в кармане фартука... А мать кричала: «Сорока-воровка!» И все младшие братья повторяли: «Сорока». Даже в свадебную ночь мне сажают сороку на стол, прямо в шампанское. Вот — сила! — Сила — не то слово, Мартинетта, — Даниель наливал вино в бокалы,—сороку не посадили, она сама прилетела. Она колдунья, вроде тебя. Дай мне твои ручки, Мартина. — Она — ведьма, — Мартина положила руки на ладони Даниеля, и тот сжал их, — для сороки нет запретных слов, что хочет, то и кричит... Сорока разозлилась! Сейчас я ухвачу скатерть зубами да как дерну!. |
