|
.. Сорока разозлилась! Сейчас я ухвачу скатерть зубами да как дерну!.. — А я тебя не выпущу... Даниель крепко держал руки Мартины, глаза их встретились, и они забыли о том, что поднялось было в них, как закипающее молоко. За другими столиками рассказывали другие сказки. Парочки приехали сюда в комфортабельных машинах, которые ждали их в глубине обширного гаража, блистая в полутьме безупречной полировкой; у мужчин было чем заплатить за машины, за женщин, за заливных цыплят и за восхитительное выдержанное вино. Здесь все было красиво, приятно... женщины хороши собой... мужчины, во всяком случае, хорошо побриты... Одна лишь сорока в плохом настроении. Мартина и Даниель встали из-за стола. Крошечная комнатка вся обита материей в цветочках, светлая, мягкая, как яйцо всмятку... Окно выходит прямо в небо, в ночные ароматы. Утром они обнаружили перед домом газон, а за ним до самого горизонта шли зеленые поля, луга и никаких строений. Когда подали вкусный завтрак: кофе в тоненьких чашечках, запечатанные горшочки с вареньем, хрустящие булочки, гренки... и розы на подносе — знак внимания администрации,— Мартину снова охватило острое ощущение счастья. Она прижала розы к ночной рубашке — не из нейлона, а из чистого шелка: для свадебной ночи Мартина выбрала шелк и кружева. — Господи, до чего же ты хороша! — сказал Даниель, пораженный так, как, проснувшись рано утром, поражаешься красоте сада, где птицы и роса и ничей взгляд еще не коснулся этих цветов, этих солнечных бликов. — Господи, до чего же ты хороша, — повторил Даниель и взглянул в узкое зеркало. Он разглядывал себя в этом зеркале и говорил самому себе: «Ты плохо кончишь, Даниель». Даниель в пижамных штанах, голый до пояса, молодой, сильный, но, несмотря на двадцать четыре года, уже с морщинками на лбу, смотрел прямо в глаза Даниелю в зеркале, в глаза, какие бывают только у людей, внимательно и терпеливо наблюдающих за ростом растений, в глаза, которые видят небо и землю — источник жизни и великолепия; оба Даниеля покачали головами, и настоящий Даниель обернулся к Мартине: — Держи!— он бросил ей шарф. — Прикрой грудь, сейчас официант придет за посудой. Теперь молодожены ехали прямо на ферму Донелей, чтобы провести там медовый месяц: они не могли себе позволить новых расходов. Ехали по широкой холмистой долине. И уже издалека увидели серое пятнышко, которое и было старой фермой Донелей. Когда спускались вниз, ферма исчезала из виду, но снова появлялась на подъемах. Даниель немного волновался: он вез Мартину в мир своего детства, в интимный мир воспоминаний, куда так трудно ввести кого-нибудь, который так трудно разделить с кем-нибудь. Они приближались: ферма, одиноко стоявшая на ковре с геометрическим рисунком — коричневым, зеленым, бежевым и желтым, — росла у них на глазах. Сплошные стены... Из серого камня, прямоугольная крепость с тремя башенками — двумя круглыми и одной квадратной. Стена, выходящая на дорогу, была очень высока, она незаметно переходила в дом с рядом окон и глухими деревянными воротами, такими высокими, что они достигали второго этажа. |
