|
Когда я был ребенком и подростком, доходило до того, что я останавливался перед витринами, чтобы проверить, нет ли в моем виде чего-нибудь ненормального. В половине одиннадцатого я остановил такси и поехал на Сэттон Плейс. Мне хорошо был знаком дом с оранжевыми маркизами на окнах, швейцаром в ливрее и холлом с кожаными креслами и конторкой дежурного. Дежурный знал меня. - Вы к госпоже Сэндерс, господин Додд?.. Предупредить ее?.. - Не надо... Она меня ожидает... Мальчик-лифтер был в белых вязаных перчатках. Он поднял меня на двадцать первый этаж, а в какую из трех дверей красного дерева позвонить, я и сам знал. Мне открыла Жанет, аппетитная девушка в форменном платье из черного шелка и кокетливом вышитом передничке. Как правило, она улыбается. Но теперь ей, вероятно, казалось приличным выглядеть огорченной, и она бормочет: - Кто бы мог подумать... Приняв мое пальто и шляпу, она проводила меня в салон, где всякий раз я испытываю нечто вроде головокружения. Это огромная комната, вся белая, с застекленными эркерами с видом на Ист-Ривер. Я достаточно хорошо знал Рэя, чтобы понять: эта декорация вовсе не выражает его вкуса. Салон был вызовом. Рэй хотел казаться богачом, хотел всех поразить своим модернизмом. Мебель, картины, скульптуры, стоявшие на подставках, казались выбранными для кинематографической декорации, а вовсе не для жизни, а размеры комнаты исключали возможность какой бы то ни было интимности. Открылась дверь маленькой гостиной, которую называли будуаром, и Мона издали позвала меня: - Идите сюда, Доналд!.. Я поколебался, идти ли мне с портфелем. Кончил тем, что оставил его лежать там, где положил, в кресле. Я ринулся к ней. Нас разделяло примерно десять метров. Она стояла в дверях, одетая во что-то темно-синее, и смотрела на меня. Она не протянула мне руки, но закрыла за мной дверь. Тогда, очутившись лицом к лицу, мы испытующе посмотрели в глаза друг другу. Я положил руки ей на плечи и поцеловал ее в щеки, как мог бы поцеловать и во времена Рэя. Потом, не долго раздумывая, я прижал ее всю к себе и приник поцелуем к ее губам. Она не протестовала, не отстранилась. Только в глазах ее я прочитал некоторое удивление. Разве не знала она, что это произойдет? Удивила ее лишь поспешность? Или ее изумило мое волнение, моя неловкость? Я дрожал с ног до головы и был не в силах оторваться от ее губ, от ее глаз. Может быть, больше всего мне хотелось в этот момент заплакать. Ее синяя одежда оказалась пеньюаром, и я чувствовал под тонким, мягким шелком ее обнаженное тело. Оделась она так нарочно? Или просто я не дал ей времени надеть что-либо другое, явившись на десять минут раньше назначенного срока? Я прошептал: - Мона... Она в ответ: - Иди сюда... Я так и не разомкнул объятий, а она увлекла меня к дивану, на который мы оба одновременно рухнули. Я сразу же буквально погрузился в нее, грубо, почти зло, и на какое-то мгновение в ее глазах появился страх. Когда я наконец отпустил ее, она быстро поднялась и завязала пояс своего пеньюара. |
