— Ах как Кашкин красуется — произнес кто — то из поручиков, стоящих рядом — Павлин!

Семеновцами командовал генерал — аншеф граф Яков Александрович Брюс. Но в действительности всем в полку заправлял генерал — майор Кашкин.

Крылов осмотрел свои войска. За высокими заборами в ожидании команды стояло полторы тысячи солдат в однотонной зеленой форме и довольно странных головных уборах. Положа руку на сердце, кроме обуви, форма Крылову не нравилась. Она была скучной, невыразительной и очень бедной на вид. Солдат в ней не выглядел чем — то бесконечно далеким от обычного обывателя. Но на эту его оценку государь прямо ответил, что именно такого эффекта он и добивался.

«Армия должна сознавать себя частью народа, а не инструментом его угнетения» — заявил он. Не то чтобы это высказывание как — то убедило Крылова, но лишний раз перечить он не стал.

Под непрерывным обстрелом гвардейцы дошагали до очередной отметки. На этот раз никаких препятствий не было. Только вкопанные на равных расстояниях столбы. Но как только ряд семеновцев дошел до них засевшие на крышах домов двадцать восемь стрелков с штуцерами начали методично выбивать офицеров, барабанщиков, горнистов и знаменосцев. Первым упал полковник со шпагой, за ним повалились на землю вестовые.

Крылов с затаенным ужасом наблюдал, как за три минуты в строю не осталось ни одного носителя офицерских знаков различия. Масса пехоты все еще маршировала вперед, повинуясь последней отданной команде, но по сути она была уже мертва как боевая единица.

Когда до цепи гвардейцев оставалось всего сотня шагов, в небо взвилась еще одна ракета. И вот тут разверзся ад. Загрохотали залпы тысячи молчавших до сих пор мушкетных стволов. В заборах откинулись лючки наподобие корабельных и в наступающую пехоту выпалили заряды картечи десять легких пушек. Поле заволокло дымом. Даже с высоты своего пункта Крылов не мог понять, что происходит на поле боя. В этот момент очень захотелось иметь свой собственный воздушный шар, но увы, приходилось использовать только то, что было под рукой.

Он повернулся к горнисту:

— Сигнал прекратить огонь и сигнал атаки кавалерии.

Горнист тут же затрубил. Его сигнал подхватили другие трубачи и грохот стрельбы постепенно затих. Одновременно с этим размахивая саблями, со свистом и гиканьем на московский тракт вылетело две сотни киргизов на своих низкорослых конях. Они скрылись в стелющемся дыму, а пехота Крылова, уронив заборы, начала строиться в линию, ощетинившуюся штыками.

Через какое то время дым рассеялся, и противник стал виден. Часть семеновцев сбилось в какое то подобие каре и выставив штыки отгоняло иррегуляров. Но значительная часть в панике бежала назад к рогаткам, падая под ударами сабель и спотыкаясь на многочисленных телах своих однополчан. За рогатками маячили кирасиры, бессильные помочь пехоте.

Крылов быстро спустился с крыши и устроился в седле.

— Касатонов, — крикнул он командиру второго батальона, — Предложи им сдаться.

Крылов махнул в сторону каре. Офицер кивнул, подозвал прапорщика, у которого нашелся в запасе белый флаг и бодро двинулся в сторону потерявших управление имперских солдат. Сам Крылов, после зрелища одномоментной гибели всех офицеров семеновского полка, решил поберечься и на переговоры не выдвигаться. Его подвиг не в том, что бы голову под пули подставлять, а в том, чтобы добыть победу там, где это практически невозможно. И это были опять слова Пугачева.

Тем временем переговорщик дошел до замершего каре и начал что то кричать солдатам. А за его спиной, подкрепляя аргументы, на прямую наводку выкатывались пушки и выстраивались ломаной линией стрелки. Видимо комбинация угроз и посулов, возымела свое действие и семеновцы начали кидать на землю мушкеты, шпаги и строиться в колонну.