– Это можно рассматривать только как эксперимент! В противном случае надо признать, что ты такой же сумасшедший, как и наш принц. – Граф был вне себя от ярости.

Блэйк встал, потянулся и зевнул.

– Меня успокаивает только то, что я оказался в недурной компании, – лениво отозвался он, показывая ровные белые зубы. Темные волосы Блэйка были коротко подстрижены.

– Видишь ли, Теодор, – хладнокровно заметил граф, – я ведь могу и отречься от тебя.

Услышав это, старший брат, Джон, повернулся лицом к отцу. Взгляд его темных глаз был кротким и миролюбивым. В отличие от отца и брата, волосы у него были светлыми.

– Простите меня и позвольте выступить в роли судьи. Вы не можете теперь отречься от Блэйка хотя бы потому, что это вызовет скандал в свете значительно более сильный, чем негодование общества по поводу строительства домов для бедных. Кроме того, Блэйк и сейчас подвергается нападкам общества из за скандала вокруг банка, учрежденного им. Разве это не во сто раз хуже, чем само строительство?! – Джон улыбнулся и бросил на брата предупреждающий взгляд, что было приказом прикусить язык и замолчать.

Блэйк вздохнул. Двое против одного, как всегда. Неужели он никогда не сможет сам принимать решения? Отец вечно им недоволен.

– Нет! – прозвучал грозный голос отца Блэйка, Ричарда. – Быть банкиром так же плохо, если не хуже, чем быть строителем. Хардинги не торгуют, черт возьми! Хардинги не плебеи! Теодор, ты пускаешься во все эти сомнительные предприятия, только чтобы досадить мне!

– Хотелось бы мне, чтобы все было так просто, как вы говорите, отец, – ухмыльнулся Теодор. – Отец, я уже взрослый человек. И я ваш младший сын. Как бы вы хотели, чтобы я жил?

– Я выплачиваю вам содержание, а когда я умру, то же самое будет делать ваш брат, – твердо сказал граф. – Пэры не занимаются торговлей. Пэры не занимаются накопительством. Это не в наших правилах.

– Перед вами тот пэр, который не только торгует, продает, покупает и занимается строительством, но и копит деньги, – в сердцах заявил Блэйк. – И я отказываюсь быть в постоянной зависимости от вас и Джона. Кроме того, меня вовсе не волнует, как принято жить в обществе и что оно думает обо мне.

– Мне это стало ясно двадцать лет назад, когда восьмилетним сорванцом ты решил убежать к индейцам. – Граф покачал головой.

– Я вовсе не собирался убегать от вас, – улыбнулся Теодор, – я ведь сообщил вам о своих планах.

– К счастью, – усмехнулся граф.

– Уже в восемь лет Блэйк мечтал о независимости, – вступил в разговор Джон.

– Думаю, что вы мне не поверите, но мне очень хотелось посмотреть мир, и я до сих пор сокрушаюсь, что Талли водворил меня домой.

– Благодарю Бога за то, что он позволил Талли это сделать, – сказал Джон и повернулся к отцу: – Отец, вам не удастся заставить Теодора мыслить иначе, чем он до сих пор это делал. Он никогда не повиновался вам. Он выродок в нашей семье, черная овца, которой он сам себя и провозгласил, разве вы не помните?

– Разве можно об этом забыть, – взволнованно произнес граф и рубанул рукой воздух. – Вы совершали поступки один другого хуже, – сказал граф, обращаясь к младшему сыну, – и я надеялся, что это прекратится, когда ты повзрослеешь. Но разве что нибудь изменилось? Сперва я был вынужден объяснять всему свету, что мой сын торгует в Китае.