«Нет, товарищи, так не могут пахнуть вещи, принадлежащие кому-то одному, – соображала она, стараясь дышать ртом, – так только во вторсырье воняет… Хотя, конечно, не воняет, запахи приятные, но уж больно их много».

Вещи какие-то, жакет, пальто из хорошей ткани, что-то вроде пиджака, кофта вязаная – одна, вторая, платок гладкий, вроде шелковый, второй – шерстяной. Тужурка со шпалами на петлицах, сапоги хромовые. А это чулки, что ли?

«Фу. – Оля брезгливо поморщилась, отдернула руку. – Так, а это что такое красивое? Сумка? В самом деле, хорошенький ридикюльчик, и цвет интересный – прямо чистая вишня… Ну все, а то сил нет».

Сверху Колька тихо постучал каблуком:

– Айда наверх – Санька семафорит с крыши.

Девчонки моментально взлетели по лестнице, закрыли крышку, поставили на место лавку и выскочили на улицу. Сверху уже съехал, цепляясь руками, Приходько. Быстро вылезли за забор, домчались до дороги, что вела от платформы к домам, и там уже пошли не торопясь, делая вид равнодушный и спокойный.

– Что, шел кто-то? – спросила Оля.

– Кто-то чапал с платформы, – доложил Санька, – народ, причем с электрички рассосался, а я смотрю: идет какой-то хмырь, один. А время-то как раз к кормежке, если по уму.

– Ну ты прямо голубятник, – пошутил Колька.

– А что? – немедленно завелся Санька. – Голубь – птица добрая, умная! Как на ноги встану, работать пойду – непременно заведу своих. Я, брат, с детства о них все знаю!

Санька, усевшись на любимого конька, принялся рассказывать девчонкам про разного рода пернатые премудрости, про то, как ухаживать за ними в здравии и в болезни, о том, как по-настоящему обустраивать голубятни и гнездовья, и даже, шпионски понизив голос, признался, что знает, как наладить двустороннюю голубиную связь.

Колька, слушая вполуха, соображал: были там птицы в прошлый четверг или нет? И, прокручивая воспоминания в голове, все больше склонялся к тому, что нет, не было. Ведь забирались все эти козы наверх, и не было слышно ни хлопанья крыльев, ни воркования. Стало быть, появились, во-первых – голуби, во-вторых – этот ларь или сундук, указанный Светкой. Нетрудно догадаться, что в этом ящике спрятано самое дорогое для любого хозяина живности, а именно – корм. Потому и заперт на надежный, хороший замок, в отличие даже от входной двери.

Значит, кто-то посещал эту голубятню, заселил туда птицу, и этот «кто-то» явно в курсе того, что помимо него кто-то посещает это место – другое предположить трудно, да и не висит у них на дверях график появления. Получается, что этот кто-то не особо-то боится тут появляться – что же, значит, не может это быть преступник?

Санька, вываливая все, что знал о своих возлюбленных птицах, на минуту затих, видимо переводя дух, и Колька получил возможность вставить слово:

– Чего там в подвале-то?

– Да ящики всякие, с вещами, – рассеянно отозвалась Оля, то ли думая о чем-то своем, то ли переваривая впечатления, обрушившиеся на нее. – Платки, шляпы, сумки всякие…

– Что за сумки? – без особого интереса спросил Колька.

– Да кто его знает, ридикюль какой-то, вроде бы малиновый. Или вишневый.

Теплый вечерок выдался, и дождь накрапывал совершенно не ледяной, но у Кольки аж шерсть на загривке поднялась:

– Ридикюль? Сумка, то есть? Какая, вишневая?

– Да, – подтвердила Оля, – а что?

– Нет, ничего, – соврал Колька.