Преодолевая необычайно скользкую верхнюю палубу и держась за леер, он вдруг с болью осознал, что погода начинает меняться. Остроконечные колючие льдинки попали на его незащищенную одеждой кожу.

В госпитальной столовой он натолкнулся на Джонса и Макгигана, которые дружно заверили его, что никогда никто из них не бывал за границей.

Маккиннон прошёл в дальнюю палату, палату В, где Джанет Магнуссон сидела за своим столом, подперев подбородок руками. Глаза у неё были закрыты.

– Ага! – воскликнул Маккиннон. – Спите на посту, сиделка Магнуссон.

Она в удивлении подняла взгляд и заморгала глазами.

– Сплю? Конечно же, нет, – оскорблённым тоном произнесла она, уставившись на одежду, которую он держал в руке. – Что это, чёрт побери? Превратились в старьевщика, Арчи? Нет, нет, ничего не говорите. Это для того бедняги. Мэгги там тоже находится. Она будет недовольна.

– Что же касается вашей драгоценной Мэгги, я решил, что, если немного потревожить лейтенанта Ульбрихта, вреда не будет. По крайней мере, ни сестра Моррисон, ни лейтенант плакать не станут.

– Арчи! – Сиделка Магнуссон вскочила на ноги. – На вашем лице кровь!

– Когда дело касается меня и лейтенанта, то это должно доставить удовольствие вашей подруге. – Он стер кровь с лица. – Наверху не сладко.

– Арчи...

Она неуверенно посмотрела на него, с тревогой в уставших глазах.

– Всё нормально, Джанет.

Он коснулся её плеча и прошёл в палату А. Сестра Моррисон и лейтенант Ульбрихт бодрствовали. Оба пили чай. Сестра – за своим столом, а Ульбрихт – сидя в постели. Этот светлоглазый германский лётчик, по словам доктора Сингха, на удивление быстро выздоравливал. Джемисон, в одежде, растянулся на своей постели. Он приоткрыл глаз, когда Маккиннон проходил мимо.

– Доброе утро, боцман. Ведь уже утро, не так ли?

– Шесть тридцать, сэр.

– О боже! Это же самый настоящий эгоизм... Проспать целых семь часов. Как обстоят дела?

– Ночь наверху прошла спокойно. А здесь?

– Наверное. Никто меня не беспокоил. – Он посмотрел на узел с одеждой в руке Маккиннона, а затем на Ульбрихта. – А звёзды есть?

– Да, сейчас. По крайней мере, сейчас. Боюсь, что это долго не продлится.

– Мистер Маккиннон! – Голос у сестры Моррисон был холодным, даже резким, таким, каким она обычно разговаривала с боцманом. – Вы что же, собираетесь вытащить этого беднягу из постели в такую ночь? В него же несколько раз стреляли.

– Мне это известно, или, может быть, вы забыли, кто его вытащил из воды? – Боцман был врождённым кавалером, но это никогда не проявлялось в его взаимоотношениях с сестрой Моррисон. – Значит, он уже бедняга... Всё‑таки это лучше, чем быть мерзким нацистским убийцей. А что вы подразумевали под словами «в такую ночь»?

– Конечно, погоду.

Она сжала руки в кулаки. Джемисон осматривался по сторонам, как будто ничего не замечая.

– А что вам известно о погоде? Вы же всю ночь не выходили отсюда? Если бы вы выходили, мне это сразу же стало бы известно.

Он перевёл взгляд на Ульбрихта.

– Как вы себя чувствуете, лейтенант?

– А разве у меня есть право выбора? – с улыбкой бросил Ульбрихт.