|
Он все схватывает на лету. — Гай неожиданно улыбнулся, отчего его лицо неузнаваемо изменилось. — Позвольте, я покажу вам кое-что. То, что я обсуждал с Пирсом, то, что является новым словом в искусстве врачевания, и то, чего не приемлют многие мои коллеги по цеху. Гай встал, подошел к полке, снял с нее ту самую книгу, которую незадолго до этого поставил туда подмастерье, и с превеликой осторожностью положил фолиант на стол. Мы с Роджером встали по бокам от него. — «De Humani Corporis Fabrica», — негромко прочитал Гай. — Трактат «О строении человеческого тела». Только что вышел из печати. Мне привез его мой друг, немецкий торговец. Это анатомический атлас, написанный Андреасом Везалием, фламандским врачом, работающим в Италии. Там давно разрешено посмертное вскрытие человеческих тел, в то время как здесь оно до последнего времени находилось под запретом. — Старая церковь не одобряла этой практики. — И была не права. Везалий стал первым за многие века, а то и вообще за всю историю медицины ученым, который в столь беспрецедентных масштабах занялся препарированием человеческих тел. И знаете, что он обнаружил? Что древние — Гиппократ и Гален — эскулапы, на авторитет которых прежде было нельзя покуситься без риска вылететь из корпорации врачей, ошибались! Гай повернулся к нам. Его темные глаза блестели. — Везалий доказал, что древние заблуждались во многих своих описаниях внутренних органов человеческого тела. А все потому, что им не было разрешено анатомировать трупы и их описания основывались на исследовании не человеческих органов, а органов животных. Гай засмеялся. — Эта книга наделает много шума. Научное общество попытается всячески дискредитировать, а то и вовсе запретить ее. — Но откуда нам знать, что Везалий был прав, а древние эскулапы ошибались? — Это легче легкого, стоит лишь сравнить описания и рисунки из этой книги с тем, что мы видим, препарируя человеческое тело. Сейчас для публичного вскрытия доступны тела четырех повешенных преступников. При этих словах я внутренне съежился, поскольку всегда отличался некоторой брезгливостью, но Гай продолжал: — Ив правильности того, о чем я сейчас говорил, мне удалось убедиться лично. — Каким образом? — осведомился Роджер. — Лондонский коронер имеет право потребовать вскрытия трупа с целью выяснения причин смерти. Большинство врачей считают подобную работу ниже собственного достоинства, тем более что и платят за нее гроши. Но я предложил свои услуги, и это позволило мне убедиться в правоте Везалия. Он ни в чем не ошибся. Гай медленно, почти благоговейно раскрыл книгу. Написанная на латыни, она включала множество иллюстраций великолепного качества, но в чем-то смешных и жестоких. По мере того, как доктор листал страницы, я видел изображение скелета, сидящего на столе в позе мыслителя, тело с начисто снятой кожей и выставленными на всеобщее обозрение внутренностями. В уголке рисунка с ворохом человеческих кишок сидел херувимчик, который испражнялся и при этом мило улыбался читателю. Гай открыл книгу на странице с рисунком вскрытого человеческого сердца, лежащего на столе. — Вот, — сказал он, — видите? У сердца четыре желудочка. Четыре, а не три, как нас всегда учили! Я кивнул, хотя видел перед собой только ужасающую мешанину каких-то клапанов и тканей. Переведя взгляд на Роджера, я заметил, что тот заметно побледнел. — Все это очень интересно, Гай, — поспешил я закончить неприятный разговор, — но, боюсь, несколько выходит за рамки нашего понимания. |
