— Грейнджер, убирайся, ради всего святого, отсюда, — сумел процедить он. Она непонимающе смотрела на него. — Грейнджер, не тяни время, если не хочешь, чтобы тебя оттрахали всеми известными способами!

Если он думал, что высказанная вслух грубая пошлость заставит ее убежать с воплями, то он явно ошибся. Потому что Гермиона смогла на это только произнести:

— О-о-о, — и слегка прикрыть глаза, пытаясь представить, как все, что он только что ей пообещал, будет выглядеть.

Северусу каким-то невероятным образом удалось собрать в кулак всю свою волю, потому что он, глядя на Гермиону уже почти невменяемым взглядом, сумел прошептать:

— Пошла вон! — слова сопровождались чарами, выпущенными на свободу невербально и без помощи палочки.

В следующую секунду Гермиона оказалась в коридоре, пуговицы, взмыв с пола в воздух, прикрепились к блузке, которая сама очень быстро застегнулась, а мантия запахнулась. Дверь захлопнулась прямо у нее перед носом.

Никогда еще девушка не чувствовала себя настолько плохо: тело ныло от перевозбуждения, не нашедшего естественной разрядки. В глазах двоилось от слез.

Оставаться в коридоре в подземельях, находясь в таком раздрае, она не решилась, поэтому поспешила в гостиную своего факультета. Всю ночь она провертелась, пытаясь хоть как-то уменьшить тянущую боль в теле. Ей удалось уснуть, и во сне он не прервался, а пошел дальше. Чисто теоретически Гермиона прекрасно знала, что должно было произойти, если бы не чудовищный самоконтроль, позволяющий ему бороться даже с темномагическими проклятьями. Он снова целовал ее грудь, втягивая в рот нывший, напряженный сосок. Неосознанно она протянула руку и кончиками пальцев принялась дотрагиваться до вершины груди, периодически сжимая ее. Вот он просовывает между ними руку, стаскивает с нее трусики, и расстегивает ремень, дергает ширинку на своих брюках. Вторая рука поползла к святая святых спящей девушки. Стоило Гермионе дотронуться до себя, как тело словно пронзило электрическим током. Она выгнулась и еле слышно застонала, проснувшись с бешено колотящимся сердцем и отзвуками только что перенесенного удовольствия.

А утром отправилась в библиотеку, искать, что же это было за проклятье.

* * *

— Мисс Грейнджер, — в голосе Северуса звучало беспокойство. — Что я с вами сделал?

— Ничего, — вздохнула Гермиона.

— Мисс Грейнджер, «Темная страсть» не подразумевает «ничего».

— Я говорю правду, сэр. Вы слегка меня потискали, поцеловали, не могу сказать, что мне не понравилось, но это все. Вы каким-то образом смогли бороться с этой пакостью и вышвырнули меня за дверь прежде, чем случилось непоправимое.

Северус закрыл глаза и провел рукой по волосам. Затем вспомнив о зажженной сигарете, затушил окурок в наспех наколдованной пепельнице и решительно подошел к кушетке.

— Я не буду за это извиняться, мисс Грейнджер.

— А я вроде не прошу передо мной извиняться. Тем более, что вам по сути извиняться не за что.

— Но неужели все эти события, особенно то, что произошло после нашей второй встречи в том же месяце, не заставили вас пересмотреть свои чувства ко мне?

— Хм, как бы поделикатнее сказать? Вот именно эти события вывели их на новый уровень. Ведь раньше я могла только догадываться, как это — целоваться с вами, а сейчас я знаю это. Проблема была в другом, и в этом-то как раз виноваты последствия нашей второй встречи. Я чуть с ума не сошла, пытаясь понять, как вы сумели остановиться: потому что у вас железный самоконтроль плюс вы действительно очень сильный маг, или потому что я вам настолько неинтересна, что, даже находясь под влиянием проклятья, вы меня не захотели? Особенно часто этот вопрос всплывал, когда приходила моя очередь носить крестраж.