Дятел прав – работы сейчас непочатый край, он один ее не осилит. Да и не привык Семыкин работать в одиночестве, он старается заставить это делать прорабов, концентрируя свое внимание на снабженческих и административных делах.

На первом котловане завершили монтаж фундаментов и принялись за блочные стены. Перекроем, и на очередь встанет обваловка.

Со дня на день ожидается прибытие группы спецмонтажников… Нет, нет, фронт работы им еще не создан, хотят проверить, принюхаться, изучить чертежи…

Уж не связано ли приглашение Малеева с предстоящим прибытием совершенно секретной папки чертежей? Ведь именно в это время можно ожидать активизации агентуры, которой общестроительный цикл работ – до лампочки. Главное – спецмонтаж…

Встретились мы с «особистом» не на конспиративной квартире, как обычно, – в одном из кабинетов штаба дивизии. В случае, если кто нибудь случайно нас засечет, объяснение приготовлено: я зашел поговорить с дивизионным инженером о возможности переноса вспомогательного сооружения объекта на пять метров.

Правда, подобные вопросы обычно решаются с проектировщиками, но до них далеко, а командование дивизии – под боком. Им видней, объект эксплуатировать предстоит не московской проектной организации, а части, для которой он предназначен…

Аккуратно выложив перед собой стопку бумаги, майор пристроил сверху пару шариковых ручек, рядом положил футляр с фломастерами. Такое поведение – первый признак плохого настроения. Когда он в норме, небрежно швыряет на стол всю эту канцелярщину.

– Попало мне за тебя, Дима, – признался он, вздыхая. – Потребовали представить твои донесения, а у меня их, сам понимаешь, – раз, два и обчелся. Мы почти ничего не фиксировали на бумаге. Ну, и схлопотал выговор. Ладно, переживем…

Какой же я все таки дурак! В Светкиной интерпретации – дурачок, в Оленькиной – глупый мальчишка. Забыл, что у нас всё оценивается по бумажкам. Входящие, исходящие, с грифом, без грифа… «Источник сообщает» «Циркуль информирует»… Вот и подвел майора!

Подумаешь, придумал себе «преступление против совести»! Я ведь не анонимку выдавать должен – вполне официальный документ, адресованный вполне официальной организации. И цель у бумажек благая: обезопасить секретный объект от вражеской агентуры.

Время изрядно поработало над моим сознанием. Унизительное слово «сексот» постепенно проходило чистку мойку, переосмысливалось, перемонтировалось. Теперь оно не ассоциировалось с унизительными понятиями – «филер», «доносчик», «кляузник».

– Извините, Сергей Максимович – глупым я был. Давайте сейчас все напишу? – неожиданно предложил я, протягивая руку к стопке бумаги. – Все, начиная с первого дня…

Малеев улыбнулся. Да так светло и признательно, что у меня заныло сердце.

– С первого дня – не нужно. Как говорится, поезд ушел… Да ты не переживай, – пропищал он. – Я на часик отлучусь, а ты пиши о последних новостях. Желательно подробней. После побеседуем… Бумаги хватит? – пошутил он, не переставая улыбаться.

– Хватит…

Удивительно, но после того, как Малеев ушел, я не мог выдавить из себя ни слова. Сидел, уставившись на бумагу, вертел в руке ручку, мучился, вздыхал. Потом принялся рисовать чертиков с лицами Куркова, Сичкова, Сиюминуткина, Ваха, кладовщика. Получалось, похоже, очень, похоже. Лишь один образ мне никак не давался – образ Оленьки.

Почему? Видимо, она – единственный человек, имя которого оказалось не занесенным в список подозреваемых… Хотя… и здесь – большой вопросительный знак. Ведь мне так и не удалось выпытать у девушки «женский» секрет, связывающий ее с отцом и Гордеевой.