– Все же, какого роста он был? – настойчиво допрашивал я капитана.

– Как бы не солгать… Был он… – Виктор огляделся, будто выискивая среди окружающих нас пассажиров некий эталон, с которым можно сравнить предполагаемого убийцу. – Да вот – как Никифор Васильевич… Точно – и рост, и полнота…

Как раз в это время кладовщик всполошено пробежал мимо нас. Прячась за спины выпивших мужиков, капитан пытливо оглядел его. Пальцы растопырились, будто приготовились измерить рост и ширину плеч

– Одежда? – резко бросил я, тоже спрятавшись за спинами. – Ну, фасон и длину пиджака ты, конечно, мог и не разглядеть, но – в общем… В куртке или в плаще?

– Сколько можно говорить? – возмутился Виктор. – Что я – кошка, чтобы видеть в темноте? Куртка или плащ, спрашиваешь… Тепло ведь было, при чем тут куртка…. Погоди, дай вспомнить… Да, тот мужик был в пиджаке. Кургузый такой пиджачишко. Вроде, как у Сичкова….

Сравнение Виктор подобрал не просто так – развалистой походкой выпившего человека, покачивая маленькой головой, к нам подходил Валера. На мокрых губах змеилась приветливая улыбочка. Сейчас начнет объясняться в любви, спрашивать, уважаем мы его или не уважаем. Коричневый пиджак расстегнут, праздничный галстук сбился на сторону, рубашка под ним – мятая. Но шагает твёрдо, не качается, выдерживает равнение на трезвых.

– Выпивши, что ли? – насмешливо спросил Сережкин.

– М да… что – видно, а?

– И много принял?

– Э э з… м да… литр, кажется….

– Силен мужик, ничего не скажешь. Принял бы я литр – меня уже отпевали бы…

Не знаю почему, но мне показалось, что мастер притворяется. Нет, выпить то он, конечно, выпил, сам ведь видел на юбилее – но не до такой степени, чтобы заикаться и держаться преувеличенно прямо.

– Но ведь ты собирался остаться ночевать в Славянке?

– Передумал…

– Непонятно, когда успел придумать и передумать. Времени то прошло чуть…

– Успел… э э э…

Разговаривать с Сичковым, будто вопрошать о здоровье Луну, то есть бесполезно. Пока смешливый капитан, поигрывая ловкими пальцами, пытался его разговорить, я внимательно оглядывал одежду мастера.

Если задушил Гордееву мастер – вполне может остаться след. Катька, наверняка, сопротивлялась, оторвала, скажем, убийце пуговицу, рванула за рукав. Не подставила же она покорно шею!

Все пуговицы, вроде, на месте, зашитого рукава или полы не видно.

Видимых следов «рукопашной» я так и не обнаружил. И все же похвалил себя за решение оставить Валеру в списке подозреваемых в убийстве. Будто положил в рот конфетку.

Из за сопки выполз «радикулитик». Толпа заволновалась, вытянулась вдоль состава. Раздосадованный Сережкин и широко улыбающийся Сичков прекратили «сражение».

Именно в этот момент нашу троицу засек Никифор Васильевич. Увидел и рысью помчался к хвосту поезда. Полупустая корзина неслась за ним наподобие посадочного парашюта сверхзвукового самолета.

Не добежал и, чтобы не остаться в Школьнинске, вскочил на подножку третьего от нас вагона.

– Точь в точь, как тот ночной дядька, – горячо прошептал мне на ухо капитан. – Тоже подкатился к Катьке рысцой.

Я недоумевал. Никифор Васильевич никак не подходил на роль ночного убийцы… Наводчик? Вполне может быть. Человек, выполняющий отвлекающий маневр – возможно.