Ей хотелось, чтобы этот торжественный день, даже в год тяжелых испытаний, остался в памяти дочери радостным событием. Погода стояла прекрасная. Коричневые и белые коровы, пасшиеся на залитых солнцем лугах, искали прохлады на опушках леса. Дениза с удовольствием села на террасе, но детская болтовня быстро ее утомила. Она завидовала женщинам, которые, как Элен де Тианж, могут часами играть в прятки, в бирюльки и находить в этом удовольствие. Воспитательницы говорили о Денизе: «Она не любит своих детей». Это было неверно; она все сделала бы для них, но в их присутствии она чувствовала себя чужой, ей не хватало терпения.
— Знаешь, Мари-Лора, — сказала она, — сегодня вечером к нам приедут господин Шмит и господин де Лотри. Завтра они будут на твоем праздничном обеде. Ты заказала то, что тебе хочется?
У них установился такой обычай, что каждому ребенку в день его именин предоставлялось право заказать обед по своему вкусу.
Из отворенного окна донесся бесстрастный голос:
— На нью-йоркской бирже… начало вялое… Индекс акций…
— Это папа включил радио, — пояснил Патрис.
— Эдмон! — крикнула Дениза. — Не надо! Дайте себе хоть здесь отдохнуть!.. Достаньте, пожалуйста, мою книгу.
Он выключил приемник, принес ей книгу, взял газету и уселся против нее. В Сент-Арну, наедине с Денизой, в окружении детей, он чувствовал себя счастливым. Она стала было читать:
«Поступки некоторых людей отзываются на многих тысячах человек подобно тому, как пертурбации и изменения среды оказывают влияние на всех живущих…»
Патрис подозвал свою собачку:
— Микет! Микет! Не смей это трогать! Вот противная! Микет, сюда!
«Всякому существу непременно нужно мучить другое», — подумала Дениза.
«Как явления, таящиеся в природе, способствуют образованию града, тайфуна, радуги, эпидемии, так явления интеллектуального порядка воздействуют на миллионы людей, подавляющее большинство которых принимает их точно так же, как принимает прихоти неба, моря, земной коры. Ум и воля…»
В гостиной раздался звонок.
— Телефон! — молвила она с досадой. — Париж не хочет оставить нас в покое… Подойдите, Эдмон.
Он вошел в дом и тотчас же вернулся.
— Это вас, — сказал он холодно. — Мужской голос.
— Вероятно, Лотри или Шмит не могут приехать.
Она встала, подошла к аппарату. Мари-Лора лежала на ковре в углу гост иной и рассматривала картинки в старом иллюстрированном журнале. Дениза взяла трубку. Звонил Монте. Она удивилась. Парламент был распущен на каникулы.
— Слушаю! Да, понимаю, — говорила она. — Я думала, вы в Перигоре.
— Нет, я в Париже, на сутки. Мне непременно надо повидать вас. У меня неприятности… Провести с вами вечер будет для меня большим утешением.
— Очень сожалею, но это совершенно невозможно, — отвечала она. — Дети страшно огорчатся.
Она взглянула на Мари-Лору; та молчала, погрузившись в журнал, и даже не подняла голову.
— Послушайте, Монте, — продолжала Дениза, — чего же проще… Приезжайте вы сюда. У нас будут только свои — Лотри, Шмиты.
— Нет, нет, — возразил он, — это совсем не то. Я не в состоянии участвовать в общем разговоре. Я хочу видеть только вас. Умоляю — приезжайте, хотя бы на один вечер…
— Не могу.
— Я думал, вы великодушнее. Дети будут при вас все лето.
Она уже колебалась.
— Но вы сами виноваты, — сказала она. — Зачем было выбирать именно этот день? Вы же знаете, что в субботу вечером мы почти всегда в Сент-Арну. |