Изменить размер шрифта - +
„Не знаю“, — отвечает Чехов всем плачущим, всем страдающим. Книга о Чехове должна заканчиваться следующими словами — и только ими: „Смирись, мое сердце; спи уготованным тебе животным сном“».

Она закрыла книгу и задумалась.

«Почему „животным“? — думала она. — Бертран тоже сказал бы: „Не знаю“, но он добавил бы: „Я могу попытаться кое-что узнать…“ „Смирись, мое сердце; спи уготованным тебе животным сном…“  Да, иногда надо спать, как животное, все забыть, возродить в себе животное. Но разве не бывает пробуждений? Побед?»

Она смотрела на овраги в окрестностях Пон-де-Лэра, на меловые кряжи и зеленые холмы, где ей знакома каждая тропинка, и у нее росло такое чувство, будто она накануне пробуждения, будто она вот-вот достигнет вершины, с которой, после долгого подъема, после мучительных усилий и разочарований, уму откроется какая-то великая истина.

«Что за истина?» — думала она, дивясь своей собственной радости.

Колеса застучали громче. Поезд шел по мосту перед самым городом. Дениза поднялась, убрала книгу в саквояж и стала смотреть в окно. Каждую ферму, каждый дом она здесь знала по названию или по имени владельца.

Колеса заскрипели, поезд замедлял ход.

— Пон-де-Лэр!

На перроне стояла госпожа Герен, взволнованная и улыбающаяся.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула она. — Ты не представляешь себе, до чего нас обрадовала твоя телеграмма! Дай саквояж шоферу. У меня машина господина Букто… Наша понадобилась Жоржу. Господин Букто, возьмите у мадам Ольман саквояж. Знаешь, Жорж безумно занят, — говорила она, пока Дениза доставала билет, чтобы предъявить контролеру (то был уже не прежний толстяк, встречавший пассажиров словами: «Добро пожаловать, уважаемые, добро пожаловать!»). — Теперь он главный врач больницы… Господин де Тианж думает, что четырнадцатого июля он получит орден… Да, кстати! Твоему другу Монте следовало бы заняться этим. Он у тебя еще бывает? Мы читали его речь о Женевском соглашении. Жорж говорит, что хорошо, но несколько туманно… Садись. Нас на улицу Карно, господин Букто.

Город казался мертвым. От одной кучи мусора к другой бродили собаки. Машина поехала по улице, вдоль которой тянулась стена фабрики Кенэ. По тротуару торопливо шел, прижав локти к телу, очень пожилой человек со свежим цветком в петлице. Это был господин Лесаж-Майль. Куда он бежит? Возле тротуара бурлил желтый ручеек. Из труб поднимался дым; раскаленный воздух дрожал от глухого грохота станков.

— Фабрики работают не в полную нагрузку, — сказала госпожа Герен. — Кризис. Но Жорж говорит, что не следует уж очень-то жаловаться… Я пригласила на сегодня дочек Бернара Кенэ, чтобы ты с ними повидалась… Ну, разумеется, и Жака с Лолоттой.

— У вас хорошие отношения с Кенэ?

— Что за вопрос, Дениза! У меня хорошие отношения со всеми. Госпожа Пельто говорит, что я провидение нашего города. Дамы просили меня председательствовать в обществе защиты материнства и младенчества. Кстати, можно тебя записать членом-благотворительницей?

— Викторина и Эжени все еще у вас?

— Конечно… Ты, вероятно, знаешь, что Эжени уже давно замужем за камердинером Жоржа. Сейчас он на улице Конвента, там у Жоржа кабинет для приема больных.

— А где это улица Конвента? Я что-то забыла.

— Ты и не можешь ее знать, она раньше называлась улицей Сент-Этьен… Уж этот наш муниципальный совет!.. Мы оставили за собой оба дома. На улице Карно Жоржу неудобно, нет места для операционного зала. Ультрафиолетовые лучи, рентген — все это на улице Конвента.

Машина остановилась на углу улицы Карно.

Быстрый переход