«И этот человек был моим первым любовником?» — спрашивала она самое себя.

Эта мысль, как и чувство страха перед матерью, теперь показалась ей совсем чуждой. Жак смущался и старался скрыть это под напускной веселостью. Денизе показалось, что Шарлотта наблюдает за ними. Потом она подумала, что ошибается. Жак, наверно, ничего не сказал жене. «Он был славный малый».

Появление семейства Кенэ, нарушив семейный круг, ослабило напряженность, которая становилась почти тягостной. Бернар тоже постарел, но иначе, чем Жак. Он был сухопарый, загорелый, однако наметившиеся морщинки уже бороздили его лицо. Зато Ивонна, наоборот, стала тоненькой и почти красивой. Между молодыми супругами Пельто и Кенэ завязалась беседа на местные темы; на другой день они собирались играть в бридж, а в воскресенье — вместе отправиться в Руан на гольф. Дениза была счастлива, когда доложили, что кушать подано.

— Викторина решила приготовить все твои любимые блюда, — сказала госпожа Герен. — Обед получится несколько странный, и я прошу прощения, но ей уж очень хотелось… Будет твой любимый шоколадный торт.

— Какая досада, мама! Мне из-за печени нельзя шоколаду.

— Ну, скушаешь немножко, ничего. А то бедная Викторина совсем расстроится. Как медицина? Разрешает? — добавила она, обращаясь к доктору.

— Конечно, — ответил он. — Приятные воспоминания — лучшее лекарство.

За столом прислуживали его камердинер и Эжени. Ивонна Кенэ заговорила о сыне; ее спросили, думает ли она сделать из него фабриканта и унаследовал ли он резкость деда Ашиля и Бернара.

— Не знаю, передаются ли по наследству профессиональные склонности, — сказал Бернар.

— Отнюдь нет, — ответил доктор. — У публики самые превратные понятия о наследственности. Никакая черта, приобретенная человеком в жизни, не передается наследственно. Вы можете вдвоем жить голышами под солнцем Африки, стать черными, как негры, а дети у вас все равно родятся белые.

— Конечно, — поспешил вставить Жак. — Это теория Вейсмана, Однако…

«Жак хочет мне доказать, что мозги у него еще не совсем заржавели», — подумала Дениза.

— Однако… — продолжал он, — куры за два поколения отлично научились остерегаться автомобилей.

— Нет, — возразил доктор, — каждое поколение кур учится этому у предыдущего поколения, подобно тому как Бернар получил от деда устную традицию и пример.

— Неужели вы, Бернар, такой же суровый, каким был ваш дедушка? — сказала госпожа Герен. — Бедный Луи его безумно боялся.

— Бернар? Еще бы! — ответила его жена. — Он страшно похож на своего деда.

— Дениза, видишь? Вот твоя  запеканка из макарон, — сказала госпожа Герен с нежностью.

— Почему страшно?  — не без досады возразил Бернар. — Я убедился, что нельзя руководить большой фабрикой, не придерживаясь строжайшей личной дисциплины. Скромный образ жизни, огромный запасный фонд, ограниченное известными рамками производство… Без этого погибнешь в нынешних кризисах. Некогда существовал великий экономист, а именно Иосиф, библейский Иосиф, который рассказал историю о тучных и тощих коровах… Между тем большинство людей забывает, что за тучными годами неизбежно следуют скудные.

Дениза с удовольствием наблюдала за ним; ей нравилось его энергическое лицо, резковатый голос.

— А вы не думаете, Бернар, что, если бы общество было лучше организовано, можно было бы уравнять коров?

Он презрительно покачал головой:

— Что вы хотите сказать? И в повседневной своей работе, и на войне я убедился в одной истине, а именно: для действия нет правил, нет абсолютных доктрин, надо исходить из возникающих препятствий… Только так… И это будет правильно в любые времена.