|
. - И с благоговейной любовью стал целовать ей руки, прибавив: - Ты и не представляешь, что ты для меня значишь и как я тебя люблю! - Правда, Стах?.. - спрашивала она, прильнув к нему, и лицо ее просияло от счастья. ГЛАВА LXVI Наступил день крестин. Младенца уже успели окропить, едва он появился на свет; пани Бигель опасалась и за его жизнь, напуганная Марыниной болезнью... Но Поланецкий-младший не помышлял ни о чем подобном и в добром здравии и с отменным аппетитом дожидался торжества, в котором ему предстояло играть главную роль. Отец пригласил всех знакомых. Кроме домочадцев и деда, была пани Эмилия, которая, собрав остаток сил, встала ради такого дня; были супруги Бигели с Бигелятами, Васковский, Свирский, Завиловский и Стефания Ратковская. Марыня, нарядная и счастливая, уже совсем оправилась и была так хороша, что Свирский при виде ее схватился за голову. - Нет, это превосходит всякое вероятие! Ослепнуть можно от такой красоты! - воскликнул он с обычной своей непосредственностью. - А что, конечно, - отозвался Поланецкий, удовлетворенно посапывая и с такой уверенностью, словно то, в чем другие убедились только сейчас, давно ему известно. - На колени, люди! Слова тут бессильны! - вскричал Свирский. Марыню восторги Свирского смутили и одновременно обрадовали: внутренний голос подтверждал ей, что он прав. Но не до того было: предстояло заняться гостями и церемонией, тем более что началось с небольшой заминки. Восприемниками маленького Стася были пани Эмилия с Бигелем и Стефания Ратковская со Свирским. И последний стал вдруг уклоняться от этой чести, отговариваясь неизвестно почему. “Я бы с удовольствием, недаром же я ради этого из Италии приехал... Как же! Был такой уговор. Но я никогда не крестил детей и не знаю, принесет ли это счастье моему крестнику, особенно у женщин”. Поланецкий засмеялся, назвав его суеверным итальянцем, а пани Марыня, еще раньше смекнувшая, в чем дело, отошла с ним к окну. - Ко второй паре кумовьев это не относится, - сказала она Свирскому вполголоса, - и вам не помешает. Свирский вскинул на нее глаза и улыбнулся, показывая два ряда крепких мелких зубов. - Верно, - обратился он к Стефании, - мы ведь во второй паре... Тогда я к вашим услугам! Все обступили маленького Стася; на руках у няни, весь в кружевах и муслине, с лысой головенкой и круглыми, вытаращенными глазенками, в которых окружающее отражалось, как в зеркале, он выглядел преотлично. Бигель взял его на руки, и обряд начался. Собравшиеся с подобающим вниманием слушали торжественные слова священника, но юный язычник проявил удивленное непокорство. Сначала вырывался из рук так отчаянно, что Бигель едва не выронил его, а когда тот от его имени стал отрекаться от нечистого и козней его, сделал все от него зависящее, чтобы перекричать своего восприемника. И лишь увидев у него на носу очки, умолк, как бы давая понять: мол, если такие замысловатые вещи на свете есть, тогда дело другое. По окончании обряда ребенка отдали няне, и та, уложив его в нарядную колясочку - подарок Свирского, - хотела увезти. Однако художник, быть может, впервые в жизни видевший вблизи такого крошку и в глубине души давно мечтавший об отцовстве, наклонился и взял ребенка на руки. - Осторожней! Осторожней! - вскричал, подходя, Поланецкий. - Не беспокойтесь! - возразил тот. |
