|
- А вы как поживаете, дядюшка? - спросил он наконец, полагая, что это обращение времен его детства больше всего соответствует торжественности момента. - Как я поживаю? - переспросил Плавицкий. - Да недолго уж осталось мне поживать на этом свете! Недолго! Потому и рад я тебе... По-отечески рад... что вижу тебя в своем доме. И если благословение человека, стоящего на краю могилы, благословение старшего в семье что-нибудь значит в твоих глазах, я тебя благословляю. И, прижав снова к груди голову Поланецкого, он поцеловал его и перекрестил. Молодой человек растерялся еще больше, и на лице его выразилась досада. Мать его была родственницей и подругой первой жены Плавицкого. Но с ним, насколько он помнил, ее не связывали сколько-нибудь близкие отношения, и сердечность приема, к которой волей-неволей приходилось подлаживаться, только его оттолкнула. Никогда не питавший к Плавицкому родственных чувств, Поланецкий подумал про себя: “Эта обезьяна хочет вместо денег отделаться от меня благословением”, - и его взяла злость; впрочем, так легче было перейти к делу. - Садись, мой мальчик, и будь как дома, - продолжал между тем Плавицкий. Поланецкий сел. - Дорогой дядя, - сказал он, - мне очень приятно видеть вас, и я, конечно, вас бы навестил и помимо всякой практической цели, но, как вы знаете, моя мать... Плавицкий неожиданно положил ему руку на колено. - А кофе ты пил? - Пил, - отвечал сбитый с толку Поланецкий. - А то ведь Марыня имеет обыкновение ни свет ни заря в костел уезжать. И ты прости, что я свою комнату тебе не уступил, но я стар... и привык к своей стариковской норе... И плавным движением руки он обвел комнату. Поланецкий невольно последовал взглядом за его жестом. Когда-то он за счастье почитал попасть в эту комнату, где развешано было оружие пана Плавицкого. С тех давних пор переменились здесь только обои, теперь розовые с бесчисленными квадратами, в каждом из которых удила рыбу юная пастушка, одетая в манере Ватто. У окна возвышался белый умывальник с зеркалом в серебряной раме, весь уставленный баночками, коробочками, флаконами, щетками, гребенками, пилочками для ногтей и другими туалетными принадлежностями. Рядом в углу, на подставке - трубки с янтарными мундштуками; над диваном - кабанья голова, под ней - две двустволки, ягдташ, охотничий рог и прочее охотничье снаряжение. В глубине комнаты виднелись стол с разложенными на нем бумагами и дубовые полки с книгами; всюду множество вещей, вероятно, нужных и красивых, но доказывавших прежде всего, что все в доме, как вокруг оси, обращается вокруг хозяина этой комнаты, который и сам не забывает позаботиться о себе. Словом, это была комната отнюдь не распростившегося с былыми замашками, пекущегося о мелких прихотях старого холостяка и эгоиста. И не требовалось особой проницательности, чтобы понять: старик ни за что, никому своей комнаты бы не уступил. - Ты удобно устроился? Как спал? - продолжал расспрашивать гостеприимный хозяин. - Спасибо, хорошо; встал поздно. - Надеюсь, погостишь у нас недельку. Поланецкий, отличавшийся живым нравом, чуть не подскочил на стуле. - Вы разве, дядя, не знаете, что у меня в Варшаве дела? И компаньон, которому трудно управляться одному. |
