После этого все мы улеглись во тьме по местам и притворились спящими,
хотя на самом деле никому не спалось. Было еще не поздно. Из города, что
раскинулся далеко внизу, со всех сторон доносились шаги, скрип колес,
оживленные голоса. Несколько времени спустя облачный покров растаял и в
просвете меж навесом и неровной линией крепостных стен засияли бесчисленные
звезды. А здесь, среди нас, лежал Гогла и порою, не в силах сдержаться,
стонал.
Вдалеке послышались неторопливые шаги: приближался дозор. Вот он
завернул за угол, и мы его увидели: четверо солдат и капрал, который усердно
размахивал фонарем, чтобы свет проникал во все уголки двора и под навесы.
-- Ого! -- воскликнул капрал, подойдя к Гогла.
Он наклонился и посветил себе фонарем. Сердца наши неистово
заколотились.
-- Чья это работа, черт подери? -- воскликнул капрал и громовым голосом
подозвал стражу.
Мы вскочили на ноги; перед нашим навесом столпились солдаты, замерцали
огни фонарей; сквозь толпу прокладывал себе дорогу офицер. Посредине лежал
обнаженный великан, весь в крови. Кто-то еще раньше укрыл его одеялом, но,
терзаемый нестерпимой болью, Гогла наполовину его скинул.
-- Это -- убийство! -- закричал офицер. -- Вы, зверье, завтра вы за это
ответите.
Гогла подняли и положили на носилки, и он на прощание весело, со смаком
выбранился.
ГЛАВА III. В ДЕЙСТВИЕ ВСТУПАЕТ МАЙОР ШЕВЕНИКС, А ГОГЛА СХОДИТ СО СЦЕНЫ
Не было никакой надежды, что Гогла выживет, и с него, не теряя ни
минуты, сняли допрос. Он дал одноединственное объяснение случившемуся: он,
мол, покончил с собой, так как ему осточертели англичане. Доктор утверждал,
что о самоубийстве не может быть и речи: об этом свидетельствует вид и форма
раны, угол, под которым она нанесена. Гогла отвечал, что он куда хитрей, чем
воображает лекарь: он воткнул оружие в землю и кинулся на острие -- "прямо
как Навуходоносор", прибавил он, подмигнув санитарам. Доктор, щеголеватый,
краснолицый и -- очень беспокойный человечек, презрительно фыркал и ругал
своего пациента "а чем свет стоит.
-- От него толку не добьешься! -- восклицал он. -- Настоящий дикарь.
Если бы только нам найти его оружие!
Но оружия этого уже не существовало. Просмоленную бечевку, вероятно,
занесло ветром куда-нибудь в канаву, обломки палки скорее всего валялись в
разных углах двора, а вот, взгляните, какой-то тюремный франт, наслаждаясь
утренней свежестью, ножницами аккуратно подстригает ногти.
Натолкнувшись на непреклонное упорство раненого, тюремное начальство,
конечно же, принялось за остальных. Оно пустило в ход все свое умение. Нас
опять и опять вызывали на допрос, допрашивали и поодиночке и сразу по двое,
по трое. Чем только нам не грозили, как только не искушали! Меня вызывали на
дознание раз пять, не меньше, и всякий раз я выходил победителем. Подобно
старику Суворову, я не признаю солдата, которого можно застичь врасплох
нежданным вопросом; солдат должен отвечать так же, как идет в атаку, -- живо
и весело. |