-- Нет, это дальше, к тетиньке Аринке в сад всё попадают, -- сказала девочка.

   -- И где-то, где-то барин мой таперича? -- сказал Никита нараспев и еще пьяный немного. -- Уж как я люблю евтого барина своего, так сам не знаю. Он меня бьеть, а все-таки я его ужасно как люблю. Так люблю, что если, избави Бог, да убьют его грешным делом, так, верите ли, тетинька, я после евтого сам не знаю, что могу над собой произвести. Ей-богу! Уж такой барии, что одно слово! Разве с евтими сменить, что тут в карты играють, -- это что -- тьфу! -- одно слово! -- заключил Никита, указывая на светящееся окно комнаты барина, в которой во время отсутствия штабс-капитана юнкер Жвадческий позвал к себе на кутеж, по случаю получения креста, гостей: подпоручика Угровича и поручика Непшитшетского, того самого, которому надо было идти на бастион и который был нездоров флюсом.

   -- Звездочки-то, звездочки так и катятся, -- глядя на небо, прервала девочка молчание, последовавшее за словами Никиты, -- вон, вон еще скатилась! К чему это так? а маынька?

   -- Совсем разобьют домишко наш, -- сказала старуха, вздыхая и не отвечая на вопрос девочки.

   -- А как мы нонче с дяинькой ходили туда, маынька, -- продолжала певучим голосом разговорившаяся девочка, -- так большущая такая ядро в самой комнатке подле шкапа лежит; она сенцы, видно, пробила да в горницу и влетела. Такая большущая, что не поднимешь.

   -- У кого были мужья да деньги, так повыехали, -- говорила старуха, -- а тут -- ох, горе-то, горе, последний домишко и тот разбили. Вишь как, вишь как палит злодей! Господи, Господи!

   -- А как нам только выходить, как одна бомба прилети-и-ит, как лопни-и-ит, как -- засыпи-и-ит землею, так даже чуть-чуть нас с дяинькой одним оскретком не задело.

   -- Крест ей за это надо, -- сказал юнкер, который вместе с офицерами вышел в это время на крыльцо посмотреть на перепалку.

   -- Ты сходи до генерала, старуха, -- сказал поручик Непшитшетский, трепля ее по плечу, -- право!

   -- PСjdГ na ulic zobaczy, со tam nowego [Сходить на улицу, узнать, что там новенького], -- прибавил он, спускаясь с лесенки.

   -- A my tym czasem napijmy sie wСdki, bo co[ dusza w pietu ucieka [А мы тем часом кнаксик сделаем, а то что-то уж очень страшно], -- сказал, смеясь, веселый юнкер Жвадчевский.

7

   Все больше и больше раненых на носилках и пешком, поддерживаемых один другими и громко разговаривающих между собой, встречалось князю Гальцину.

   -- Как они подскочили, братцы мои, -- говорил басом один высокий солдат, несший два ружья за плечами, -- как подскочили, как крикнут: Алла, Алла! [Наши солдаты, воюя с турками, так привыкли к этому крику врагов, что теперь всегда рассказывают, что французы тоже кричат "Алла!"] так-так друг на друга и лезут. Одних бьешь, а другие лезут -- ничего не сделаешь. Видимо-невидимо...

   Но в этом месте рассказа Гальцин остановил его.

   -- Ты с бастиона?

   -- Так точно, ваше благородие.

   -- Ну, что там было? Расскажи.

   -- Да что было? Подступила их, ваше благородие, сила, лезут на вал, да и шабаш. Одолели совсем, ваше благородие!

   -- Как одолели? Да ведь вы отбили же?

   -- Где тут отбить, когда его вся сила подошла: перебил всех наших, а сикурсу не подают. (Солдат ошибался, потому что траншея была за нами, по это -- странность, которую всякий может заметить: солдат, раненный в деле, всегда считает его проигранным и ужасно кровопролитным.)

   -- Как же мне говорили, что отбили, -- с досадой сказал Гальцин.