Я основательно задумался и попутно помечтал о кружке пива, которая пришлась бы мне сейчас как нельзя более кстати.

– Ну вот что, – медленно произнес я. – Эти визитные карточки… Честно говоря, не помню, что я засовывал кому‑либо в карман сразу шестнадцать штук.

Ни знакомым, ни незнакомым.

– То, что вы не помните, еще не значит, что такого не было вообще, – резонно заметил Панченко. – Между прочим, что у вас с лицом? Эта ваша «бытовая травма»…

– Чем еще она вас не устраивает? – сердито отозвался я.

– Объясняю: побитое лицо, помятый вид, явное похмельное состояние.

Неудивительно, что шестнадцать визитных карточек забылись. Люди по пьянке забывают и не такое.

– А этот Леонов… – Я не торопился с вопросом, потому что уже догадался, каким будет ответ. – Он тоже был пьян, когда его сшибла машина?

– Тоже? – Панченко усмехнулся. – Проговорились, Константин. Да, он был пьян. Точнее говоря, когда его нашли и провели определенные медицинские исследования, то оказалось, что в его крови сильное содержание алкоголя. Вот так. Какие отношения у вас были с покойным, Константин? Когда вы его видели в последний раз? Живым или мертвым?

– Фотографию, – сказал я. – У вас уже вспотели пальцы.

– Навряд ли, – ответил Панченко и повернул снимок лицевой стороной. Это была увеличенная паспортная фотография все того же мужчины. Здесь он был на несколько лет моложе. Гражданин Леонов также был гладко выбрит, одет в черный костюм, светлую рубашку и однотонный галстук с немодным увесистым узлом.

Именно такому узлу следовало находиться под тяжелым квадратным подбородком. Самоуверенный взгляд сильного, решительного мужчины. И уголки губ, чуть опущенные вниз, отчего все лицо приобретало выражение презрения к объективу фотоаппарата и всем, кто за ним находился.

За те годы, что прошли с момента съемки гражданин Леонов сильно изменился. Но тяжелый подбородок остался, как осталось и скрытое в уголках губ презрение. Полагаю, оно осталось и после удара несколькими тоннами движущегося металла.

– И что скажете, Константин Сергеевич? – Оказывается, голос Панченко мог быть и вкрадчивым. – Узнаете?

Я вернул ему фотографию, прокашлялся и отчетливо проговорил все, что мог ему сообщить, не вызывая при этом дополнительных подозрений. Я сказал:

– То, что этого человека зовут Павел Александрович Леонов, я впервые услышал от вас. Он называл себя просто Паша. Мы познакомились прошлым вечером… Или даже ночью. Вместе выпили. Потом я пошел к себе домой, он – к себе. По крайней мере, мне он сказал, что пойдет домой. Я действительно не помню, что давал ему свои визитки. Это была наша первая и единственная встреча. Точное время нашей встречи и всего последующего также сказать не могу. Помню, что была ночь. Автобусы уже не ходили. Или еще не ходили.

– Это все очень хорошо, – пробормотал Панченко, лихорадочно записывая какие‑то слова на листе бумаги. – Это просто чудесно… Вы пошли домой пешком, да?

– Да. Я не пользуюсь своей машиной уже с неделю.

– Потому что сильно пьете, да? Боитесь разбиться на обратном пути из бара? Или из ресторана? Где, кстати, вы выпивали вместе с Леоновым?

Я прикрыл глаза, изображая мучительный процесс напряжения памяти.

– Нет, не помню.

– Константин, вы же вроде как частный детектив, да? – В его устах «вроде» прозвучало издевкой, но мне было не до обид. – Если вы вдруг всучили ему свои визитки… Может, вы предлагали ему свои услуги? Может, он просил вас о помощи в каком‑то деле? Может быть, ему угрожали?

Я снова закатил глаза, обхватил голову руками и даже отчаянно замычал.