Изменить размер шрифта - +
Еще пивка? Ирма, принеси свежего.
     Хозяин поглядел в окно на бистро напротив.
     - Бедняга Гассен от всего этого прямо-таки не в себе.
     И то сказать - такое пережить.
     - Он вернулся на баржу?
     - Нет. Теперь он там. - Хозяин кивнул в сторону соседнего бистро. - Вот так и ходит из одного заведения в другое.
     Хозяйка принесла ледяного пива, и Мегрэ пил его маленькими глотками.
     - У его дочери бывали любовники?
     - У малышки? Ну что вы! Да разве вы ее не видели?
     Фернан это сказал таким тоном, словно ничего более удивительного, чем то, что Алина может завести роман, не слышал.
     Как же старику удалось скрыть беременность своей дочери? Ведь для этого нужно было, по крайней мере, полгода не показываться здесь. А может, он просто держал ее в какой-нибудь деревушке, пока она не родила?
     - Они много ходят?
     - Круглый год.
     - Матроса у них нет?
     - Нет. Они одни. Алина управляется со штурвалом не хуже мужчины.
     Перед глазами встала знакомая картина - северные каналы с ровными зелеными берегами, бесконечные ряды тополей, окаймляющих узкие водные дороги, затерянные среди полей ветхие шлюзы с поржавевшими воротами, домишки, спрятавшиеся от постороннего взгляда за кустами роз, утки, бултыхающиеся в струях воды у затворов.
     И еще он видел, как час за часом, день за днем "Золотое руно" заглатывает серебряную ленту воды, пока не дойдет до какой-нибудь разгрузочной площадки; видел и Алину у штурвала, ребенка в люльке, конечно, тут же, на палубе, возле руля; и старика, растянувшегося на земле подле лошадей.

Глава 4

     Когда на другое утро, в шесть часов, Мегрэ сошел с трамвая и направился к шлюзу, Эмиль Дюкро в фуражке речника, с тяжелой тростью в руке уже стоял на разгрузочной площадке.
     Как и в предыдущие дни, весенний воздух парижского утра был по-детски свеж и радостен. Все вокруг - и люди, и вещи; бутылки молока у дверей, молочница в белом переднике, мясник у разделочного стола, грузовик, возвращающийся с Центрального рынка и роняющий на ходу листья капусты, - все говорило о радости жизни и умиротворенности.
     О том же говорило и одно из окон высокого дома с позолоченным солнцем фасадом. Оно было открыто, и служанка Дюкро вытряхивала над улицей домашние тряпки. Позади нее, в полумраке, угадывалась фигура г-жи Дюкро с легким шарфом на голове, расхаживавшей взад и вперед по гостиной.
     На третьем этаже жалюзи были еще закрыты, но не трудно было представить себе, как и там узенький луч солнца неспешно ползет по кровати, где, откинув голову на скрещенные руки с влажными от пота подмышками, спит Роза, томная любовница Дюкро.
     А сам Дюкро, поднявшийся с рассветом, уже заканчивал разговор с хозяином одного из судов, которое было готово выйти из шлюза, чтобы скользнуть в Сену. Дюкро заметил Мегрэ и вынул из кармана массивные золотые часы.
     - Я не ошибся. Вы очень на меня похожи.
     Этим он, наверное, хотел сказать, что комиссар, как и сам Дюкро, принадлежал к числу людей, неизменно встающих с солнцем, чтобы направлять работу других.
     - Извините, я сейчас.
     Дюкро был очень широк в груди и казался чуть ли не квадратным: должно быть, торс у него был основательно забинтован. Тем не менее двигался он быстро, живо, и Мегрэ своими глазами видел, как он спрыгнул со стены шлюза на палубу баржи, которая находилась на метр с лишним ниже.
Быстрый переход